ПМЖ. Феликс Чечик

»

      Поэзия – не что иное,

      как мрачной бездны на краю

      божественная паранойя

      и разговорчики в строю.

      1

      Детство

      Язык воспоминаний сух —

      трепаться влом:

      там краской меченый петух

      глядит орлом,

      там клёв подлёдный на реке

      на мотыля,

      и все – дурак на дураке —

      учителя.

      Из самопалов, как в кине

      поднять стрельбу.

      И ночь с отцом наедине,

      с отцом в гробу.

      «Всё отболело, утряслось,

      забудь, как сон!»

      Я в этой жизни только гость

      из тех времён.

      Она беременна…

      Плевать, что люди смотрят косо

      на округлившийся живот,

      и рвота – признак токсикоза —

      её страданья выдаёт.

      Но по ночам, когда не слышно

      пустопорожних голосов,

      вдвоём с ребёнком – третий лишний —

      они беседуют без слов:

      о бесполезности искусства,

      о неуютности Земли,

      о Рерихе и Заратустре,

      о Баратынском и Дали.

      Он всё на свете понимает,

      не осуждает, не клянёт

      и в знак согласия кивает

      и быстрой ножкой ножку бьёт.

      Морские и пресноводные

      1.

      И, как ветер листву – вдруг сорвал, завертел

      и унёс неизвестно куда,

      так носила меня моя жизнь, а затем

      поглотила речная вода.

      И лежу я на дне и дышу через раз,

      косяком проплывают века;

      и спускается ночью ко мне водолаз

      потрепаться и выпить пивка.

      Обсудить то да сё, никуда не спеша,

      и о том поболтать и о сём,

      и забыть про печаль, даже если душа

      проплывёт над тобою, как сом.

      И не думать, что где-то рыдает жена

      и, что дети устроили пир;

      и дышать через раз, посылая всех на

      три весёлые буквы, как мир.

      2.

      Глубоководный водолаз

      давно не выходил на связь,

      дней пять, включая воскресенье.

      Пока на самом дне лежал,

      он вырастил подобье жабр

      и хвостовое оперенье,

      решившись, раз и навсегда

      остаться здесь в потустороннем:

      покой, зелёная вода

      и никого из посторонних.

      А безутешная вдова

      сперва поплачет месяц-два,

      но вскоре выйдет за другого.

      Плевать на всё и растереть.

      Пуская пузыри, балдеть,

      прощая всех со дна морского.

      Из амфоры тянуть вино,

      беседовать с самим собою

      и думать, думать, думать о

      вечности под шум прибоя.

      «Дождю спасибо – усыпил…»

      Дождю спасибо – усыпил.

      Спасибо птице – разбудила.

      Я на отечество забил,

      которое меня забыло.

      По вечерам смотрю в окно

      на сумрачную Палестину;

      и сказки русские давно

      я не рассказываю сыну.

      Он шпарит на иврите, как

      мне и не снилось – Аллилуйя!

      По телевизору «Спартак»

      продул «Баварии» вчистую.

      А мне и дела нет. Дебил!

      Ещё недавно лез без мыла!

      Дождю спасибо – усыпил.

      Спасибо птице – разбудила.

      У моря

      Распят на солнцепёке

      и зноем пригвождён,

      невидимые токи

      летят со всех сторон.

      Как если бы к обеду, —

      скорей – на торжество,

      гурману-людоеду

      готовили его.

      «Петушок на палочке…»

      Петушок на палочке

      стоит 8 коп.

      Траурные саночки

      тащат в гору гроб.

      Бабка повивальная

      плачь за упокой.

      Счастье самопальное

      тает