Поджигатели. Аркадий Застырец

, из деревни Малые Косяки под Тарутином

      УНТЕР, унтер-офицер 5-го егерского полка в нестроевой форме без фуражки

      НАПОЛЕОН, Бонапарт, император Франции (ну, просто вылитый!)

      МОТРЯ, девочка-крестьянка лет пятнадцати, руки и сарафан залиты кровью

      ПЬЕР, образованный ополченец, в очках, переживает кризис самоидентификации

      ЕЛЕНА-ТАТЬЯНА, женщина, скрывающая свое настоящее имя, но видно, что из дворян, и возможно даже, что не женщина… а хотя нет – женщина

      ГРАФ, переодетый в русского мужика, распоясанный и босой московский губернатор Ростопчин, а может, впрочем, и не он, но по всему видно, что он

      ФЛЕЙТЩИК, Орловского пехотного полка, 16 лет, ранен в колено

      КУТУЗОВ, светлейший князь и генерал-фельдмаршал, главнокомандующий русской армией, тут уж вообще несомненно

      ГОЛОС КАЙСАРОВА, верного адъютанта Кутузова

      ФРАНЦУЗСКИЕ СОЛДАТЫ

      Москва, вечер и ночь поздней осенью 1812 г.

      Акт I

      В просторном помещении с каменными сводами, напоминающем опустевшую конюшню со стойлами, в которых на время скрываются и из которых внезапно являются иные персонажи. Закатный (или лунный) свет проникает сюда сквозь расположенные на недосягаемой высоте узкие окна, вроде бойниц. На виду, суетливо подгребая под себя рассыпанную на земляном полу солому, копошится Кликуша. Посреди помещения, запрокинув лицо к свету и зажмурив глаза, стоит Унтер. На каменном выступе у дальней стены спит Крестьянин, сложив руку под голову.

      КЛИКУША (вдруг замерла, принюхалась и прислушалась).

      Человечиной жареной пахнет! Думаешь, это Москва горит? Нет, не только Москва! Скажешь, Россия полыхает? Нет, не одна Россия! (Приступает ходить по кругу, взмахивая руками.) Весь мир адским пламенем объят! И скоро, во славу Божию, сгорит дотла! До мокрой золы и сухого пепла! Прахом пойдет вся наша жизнь – бывшая, нынешняя и грядущая! Прахом по всему небесному своду. Поднимется туча до самого солнца, развернется во вселенскую ночь, а после – врум-бурурум! бах-тарарах! – гром и молния, Богородице-дево, радуйся! Ангели воспоют на небесех!

      КРЕСТЬЯНИН (ворочается с боку на бок и ворчит спросонья).

      Ну что за шумная баба со мной угодила!

      КЛИКУША.

      Приидет Господь! Ливень пречистый хлынет, омоет пустыню, грехом сотворенную, Свету Правды дорогу проложит, спасенные души в Рай уведет…

      КРЕСТЬЯНИН.

      Дай же хотя час един подремать!

      Кликуша послушно уходит в стойло и замолкает.

      УНТЕР (не открывая глаз).

      Назавтра небось отоспишься!

      КРЕСТЬЯНИН (невольно пробудившись и усевшись на ложе своем).

      Это в какой же такой оказии?

      УНТЕР (все так же – сомкнув веки и не оборачиваясь).

      Да в смертном же сне, курилка ты несмышленый! Набросают сюда народу нашего, сколько за ночь изловить успеют, а на рассвете выведут во двор и расстреляют всех разом. Вот тогда и спи, не хочу!

      КРЕСТЬЯНИН.

      И то правда, барин… А все не верится: неужто уже помирать? Не выспавшись, не высопев, не солоно хлебавши…

      УНТЕР (не меняя позы).

      Тьфу, дурак-мужик! Все бы жрать да спать! Да на что оно тебе перед смертью?

      КРЕСТЬЯНИН.

      Так всякая жизнь – перед смертью, барин… Хоть век живи, хоть день… Что ж, и вовсе не жить? Вот бы еще бабенку сюда какую, поразумнее да повеселее, чем эта (кивает в сторону Кликуши) – взял бы грех на душу, всесторонне потискал бы ко взаимному удовольствию!

      УНТЕР (по-прежнему неподвижный).

      Да ты вовсе скотина, братец! Нам бы теперь покаяться, исповедаться, да причаститься, а ты вон что – умножить низости свои возмечтал. Да веруешь ли ты в жизнь вечную?

      КРЕСТЬЯНИН.

      А вот засим, барин, прощенья просим, попался ты мне на фу-фу! Я-то в жизнь вечную как раз верую – свято и нерушимо. Оттого и в последний земной миг о живых моих нуждах радею. Ты же, как погляжу, именно что уверен: кончено! И с концом не в пробуждение, а в сон на веки вечные судьба нам погрузиться. Не Страшный Суд, а земля пухом!

      УНТЕР (глянув на Крестьянина через плечо).

      Уел, признаю. И откуда ты взялся такой богослов премудрый?

      КРЕСТЬЯНИН.

      Известно, откуда. Малокосяцкие мы.

      УНТЕР.

      То есть? Намекаешь на то, что я – великокосяцкий?

      КРЕСТЬЯНИН.

      Да нет, барин! Малокосяцкие – не в том смысле, что малость покосились, а в том, что родом из деревни Малые Косяки, под Тарутином.

      УНТЕР.

      Чья деревня-то? Какого помещика будешь?

      КРЕСТЬЯНИН.

      Так