Спецхранилище. Олег Синицын

хнулся ответу (он вообще посмеивался после каждой фразы), снял навесной замок и отворил массивную гермодверь, ведущую в бетонное подземелье. Изнутри дохнуло холодом, большим, чем летом из обычного подвала. Мы вошли в бункер, и спустя двадцать минут мои представления в корне переменились.

      Не о правительстве, конечно.

      Должность начальника охраны спецхранилища одного московского Института – единственное, что я сумел найти после демобилизации из рядов Вооруженных cил, где служил в должности командира мотострелковой роты. Впрочем, щадящий термин «демобилизация» я использовал в основном для жены. На самом деле я загремел из армии. Так загремел, что грохот прокатился по всей Ярославской области.

      Эту работу мне предложили в охранном предприятии «Вымпел». Директор ярославского отделения Гаджиев, большой квадратный дагестанец, едва умещавшийся в кресле, внимательно выслушал мою биографию, потом поднял телефонную трубку и минут за пятнадцать по каким-то своим каналам получил о моем прошлом гораздо больше информации, чем мне бы того хотелось. Почесав волосатыми пальцами бритую голову, он сказал, что у него есть работенка для такого, как я. Сразу предупредил, что она не ахти какая, что зарплата скромная, а условия жизни далеки от городских, но с моей ударной биографией на лучшее рассчитывать не приходится.

      – Отработаешь год-два без сбоев, – пообещал он, – заберу в город, в структуру охраны банка. Это предложение считай испытательным сроком. Либо соглашайся, либо сразу вали отсюда.

      Я думал ровно минуту, в течение которой вспоминал многочисленные отказы в других конторах, многочисленные долги, Настюху, которой вот уже два месяца не могу купить жалкую шоколадку, – а моя дочь любит шоколадки!

      Ерзая на краешке стула, я попытался улыбнуться как можно шире.

      – Буду рад получить эту должность.

      – Ну да! – скривился Гаджиев. – Поселок – дыра, работа тупая. Стеречь хранилище посреди поля. Раньше там стояла войсковая часть, но пять лет назад ее расформировали. Немногочисленные объекты передали Институту, потому что бункер на территории части был и остается в его ведении. С Институтом у нас договор на охрану его отделений по всей России, поэтому на хранилище приходится держать штат. Твоя задача: охранять объект, поддерживать сторожевую инфраструктуру и не позволять деградировать подчиненным. Их набрали из местных, так дешевле, да и с жильем нет проблем. Но народец разношерстный, с гонором.

      Он покопался в ящике стола, после чего кинул на обшарпанную столешницу бледно-зеленый бланк. Взглянув на шапку, я удивился. Это оказалась подписка о неразглашении. В случае нарушения ее условий мне грозила не только уголовная статья, но и приличная сумма денежного штрафа, которую, учитывая мои нищенские заработки, пришлось бы выплачивать внукам, если Настя нас когда-нибудь осчастливит.

      – Это не моя прихоть, – угрюмо пробубнил Гаджиев, пока я заполнял пустые строки. – Институт требует. Откуда секретность, тебе Фомин объяснит, это нынешний начальник охраны. Он, кстати, свое отработал, поэтому забираю его сюда. А ты – на его место.

      Спецхранилище Института, восемь гектаров луга с постройками, обнесенными колючей проволокой, стояло в чистом поле на берегу небольшой реки в шести километрах от поселка Коровьино. На территории располагались полуразвалившиеся солдатские казармы, склад ГСМ под навесом, штабеля трухлявых ящиков с устаревшим оборудованием, два вросших в землю полуразобранных ЗИЛа, охранная вышка, плац, спортивный городок, а также другие мелочи, свойственные войсковым частям. Относительно свежей выглядела караулка, одноэтажный некрашеный домик из бруса, оборудованный чугунной печью. В нем во время дежурства обитали мои будущие подчиненные. Но главной достопримечательностью спецхранилища являлся подземный бетонный бункер, расположенный в глубине территории, я бы сказал, в самом ее сердце. В него-то мы и спускались с майором Фоминым по крутым пыльным ступеням.

      – Ключ от бункера будет только у тебя, – объяснял он, покачивая на пальце связкой. – У караульных нет допуска, незачем им. Для страховки я еще пломбирую гермодверь, чтобы соблазна не было ключ подобрать. А то поначалу находились мастера. Пломба здесь же, на связке.

      Я кивнул, оглядывая арки сводчатого потолка.

      – Один приехал? – спросил Фомин.

      – Пока да. Жена с дочкой у тещи остались. Но как обустроюсь – перевезу сюда.

      – Жена не будет возражать?

      – Против чего?

      – Ну, сменить город на поселок.

      – Моя жена – чуткий и понимающий человек. Она поддерживает меня во всех начинаниях.

      Я всем так отвечаю. Кому какая разница, какие у меня отношения с женой?

      – Им здесь понравится, у нас хорошо, – простодушно ответил майор. – Скоро земляника созреет, потом грибы пойдут. Если ружьишко имеешь, можно и поохотиться.

      Ступени закончились небольшой площадкой перед гермодверью со штурвалом. Она была гораздо тоньше бронированной дуры, стоявшей на входе в бункер. Фомин повернул штурвал, в лицо дохнуло теперь уже отчетливым холодом, и мы оказались в бетонном коридоре