Я предупреждал о войне Сталина. Записки военного разведчика. В. А. Новобранец

тивное участие в этом движении, за что и попал в «волки».

      Мне тогда исполнилось всего восемь лет. Моей матери Евдокии Андреевне с двумя сыновьями – мной и младшим Андреем – пришлось уехать в деревню Кононовка Сенчанской волости Полтавской губернии к моему деду по отцу, Степану. Дед-бедняк имел только хату-мазанку, традиционный вишневый садик и огород. Батрачил. Со снохой, моей матерью, дед из-за чего-то повздорил, и она ушла работать в сельскую «сборню» – хату, где происходили обычные сельские сходы. Работала мать сторожихой, за что получила право жить в сборне. Хлеб мать зарабатывала на уборке кулацких полей «за седьмой сноп». А я пошел к кулаку пастухом за пять пудов хлеба… за весь пастушеский сезон!

      Кулаки, у которых довелось работать, за малейшую ошибку или мальчишеский недогляд чаще прибегали к кнуту, чем к словесному внушению.

      В деревне была школа. В первый же год приезда в Кононовку я пошел учиться. Учительницей была поповна Вера Ивановна. По тем временам – неплохая учительница. Кроме обычной грамоты по программе она читала нам рассказы, стихи, чаще всего Тараса Шевченко. Насколько я сейчас вспоминаю, была наша учительница националисткой, за что ее и уволили.

      Другим нашим учителем и воспитателем был дьякон.

      Учился я хорошо и охотно, с жадностью читал каждую случайно попавшуюся книжку…

      Года три мы об отце не получали никаких известий. Уже в начале Первой мировой войны мать как-то сказала мне и брату Андрею:

      – Бегите до дида, батько приехав.

      Побежали. В хате увидели: сидят батько с дедом. Выпивают.

      – Здравствуй, тату, – говорю отцу… Отец пошел с нами гулять. На прогулке расспрашивал, как живем и учимся. Я сказал, что здешнюю школу уже кончил, а учиться еще хочется.

      В волостном селе Сенча была министерская школа с пятилетним обучением. Учение было платное, и отец заплатил за меня.

      Вскоре отец уехал. Уезжая, закопал в огороде железный ящик с книгами и наказал:

      – Вырастешь – выкопай книги и прочитай.

      И отец опять исчез. Вновь появился в 1917 году, в начале революции. С участием «волка» и по его наущению крестьяне разгромили ближайшего к нам помещика. «Громил» и я, тринадцатилетний мальчишка. С погрома принес… книги! Особенно запомнилась книга «Астрономические вечера» Фламмариона.

      Запомнилась и внушительная демонстрация с красными флагами. Солдаты-фронтовики, и отец среди них, арестовали пристава, урядника, волостного старшину. Демонстранты пели песни, но запомнились всего две: «Заповит» Тараса Шевченко и другая, националистическая:

      Ще не вмерла Украина,

      И слава, и воля,

      Ще нам, хлопцы молодые,

      Усмехнется доля…

      Песня особенно полюбилась кулацким сынкам. Но и мы, оборванцы батрацкие и бедняцкие, вслед за ними подхватывали:

      Згинут наши вороженьки,

      Як роса на сонци,

      Запануем мы, братцы,

      У своей сторонци.

      В 1918 году, когда на Украину хлынули немецкие дивизии, отец ушел с полком красноармейцев. В Новочеркасске он попал в плен и был расстрелян белоказаками.

      Предоставляю право самим читателям судить, как эта скупо изложенная биография отца могла повлиять на мальчишеское сердце и воображение, как она повлияла на всю дальнейшую жизнь мою.

      О смерти отца я узнал летом 1919 года. Моя батрацкая жизнь за это время совершенно не изменилась. Все так же я пас кулацкий скот. Бродя по степи в обществе таких же мальчишек и рогатых друзей человека, я думал-мечтал, создавал десятки вариантов мести за отца, за свою нищую жизнь. Но кому и как? В моем мальчишеском мозгу думы и мечты не получали конкретных форм. Только крылатая розовая мечта без почвы и реального содержания.

      Ответ на мои думы-вопросы подбросила сама жизнь. Однажды по шляху мимо меня шел большой обоз в сопровождении красноармейцев. Подошел я к ним.

      – Дядька, – спрашиваю пожилого красноармейца с красной лентой на фуражке, – куда идете?

      – А чуешь, хлопчик, гром гремит?

      Я и до того обратил внимание на далекий гул. И дивился: небо ясное, только легкие барашки на нем, а где-то гром гремит.

      – Чую, дядько, – отвечаю красноармейцу, – будто гром, а хмары не бачу.

      – А то Деникин на нас идет, это и есть гадючья хмара.

      – Дядько, а можно мне с вами?

      – А что скажет твой батько?

      – А моего тату расстреляли казаки.

      Красноармеец аж крякнул от неожиданности, но все же сурово сказал:

      – Ишь ты… тоже, значит, в красных был… но ты, хлопец, еще мал. Живи до времени, расти…

      А я, забыв про кулацкий скот, иду с ним рядом, еще и еще прошу. Дрогнуло солдатское сердце:

      – А ну, садись на воз… побалакаешь с командиром полка.

      Полк шел через нашу деревню Кононовку и остановился в ней на ночлег.

      Вечером я пошел к командиру.