Небесный летающий Китай (сборник). Алексей Смирнов

поверить глазам, – сказал он возбужденно. – Никак не ожидал. Но я нашел! Я нашел его!

      И, позабыв о гигиене, нагнулся, взял листок и с торжеством показал его окружающим.

      – Что там? – крикнули с крыльца продавщицы.

      – Вчерашний день! – ликующе воскликнул мужчина. От избытка чувств он подпрыгнул. – Я искал! Я искал – и нашел его!

      Цезарь, наконец, увидел, что он держит календарный листок, вчерашний.

      – Ничего себе, – выдохнул потрясенный папа.

      Мамы стали звать детей и прижимать их к себе. Продавщицы погасили сигареты и скрылись в магазине.

      Мужчина плюнул на листок, прилепил к ладони и сунул под нос Цезарю:

      – Любуйтесь! Ваше?

      – Мое, – пробормотал Цезарь. И протянул руку, чтобы взять.

      Но мужчина отвел ладонь.

      – Зарубите себе на носу, – сказал он со значением. – Вы! Выбросили! Свой! Вчерашний день. И я его насилу нашел. Вы ничего не хотите рассказать?

      Цезарь поднес пальцы ко рту. Он принялся греть их жарким дыханием.

      – Ничего не хочу, – ответил он с вызовом.

      Мужчина укоризненно и безнадежно посмотрел на него.

      – Заберите с собой и больше так никогда не поступайте, – распорядился он после паузы. – Никогда, понимаете? Забирайте.

      Цезарь взял листок и положил в карман.

      – Я могу, наконец, пойти домой?

      – Идите, конечно, кто вас держит.

      Мужчина отвернулся. Он пнул мусор, чтобы подогнать его к бакам. Зрители продолжали стоять.

      Цезарь глупо хмыкнул и быстро пошел прочь. Он страшно замерз.

      Очутившись в квартире, он сразу пустил горячую воду. Начал греться.

      – Что же вчера было такого особенного? – спросил у себя Цезарь, намыливая руки. – Ничего не было. Обычный вчерашний день.

      Прошло полчаса, и внезапно он вспомнил.

      – Господи, господи, – забормотал Цезарь. – Что я натворил. Что я натворил.

      Он побежал в угол, сел и обхватил голову руками.

      – Вот беда-то, вот ужас, – приговаривал Цезарь.

      Через пять минут он принял решение. Надо бежать. Еще есть время. Надо скорее бежать.

      Он выскочил в коридор.

      Но было уже поздно. Дверь уже пинали ногами; в нее молотили и колотили на все лады.

© октябрь 2001

      Дробь

      Консультанта караулили двое.

      Первый, востроптичьего вида, был просто покрыт лишаями, у второго же кожа над верхней губой пузырилась малиновыми пузырями.

      Коридор клиники выглядел ненасытным пространством, где хватило бы места для босхова сада земных наслаждений. Недавно выкрашенный в охру, он угнетал, он горбился сводами, вырастал в сырые потолки. Зарешеченные окна в человеческий рост выходили на рыжую стену – воплощение ноября в штукатурке. По коридору расползалось капустное уныние. Расколотый кафель; камень с выбоинами, как будто побитый большевистскими пулями; на жестяном подоконнике за окном – чрезвычайная и полномочная