Как не обидеть дракона. Вадим Фельдман

Гильдии Гиоса нешуточно переживал по поводу многочисленных отказов в аудиенции у председателя Гильдии магов Кумра. Замечание Лиаса попало в яблочко.

      Дул лёгкий ветерок. Новое здание Гильдии не уставало трансформироваться, причём модернизация затрагивала и внешнюю сторону башни – на ней по велению мастеров возникали различные символы, значения которых оставались туманными, а Этчеверрия то восхищался чем-нибудь, то покачивал головой, словно критикуя происходящее.

      В любом случае перед появлением очередного символа пускали молнию, и посреди светлого летнего неба без облаков это выглядело как-то чересчур напыщенно.

      – А потом мы позавтракали, и граф Ваальсен велел отправляться домой. Сказал, что хочет с вами встретиться сегодня вечером, до того как мы посетим башню.

      – Сегодня вечером, – пробурчал недовольный Этчеверрия, – я вынужден тратить силы на Серого. Ну, раз уж он тебя спас…

      – Спасибо, что переживаете за меня, – вырвалось у Лиаса.

      Старый маг пристально взглянул на ученика. Точно сказать было нельзя, но юноша мог бы поклясться, что наставник растрогался.

      – Я ответом отвечаю за твоё величество – тем более что причина болезни, поразившей город, мне совершенно непонятна.

      – Ведь умирают Серые, то есть люди, а я без двух минут Белый, – не без радости, за которую потом бывает стыдно, парировал Лиас.

      Этчеверрия презрительно причмокнул.

      – Запомни: все беды человечества валятся нам на голову оттого, что люди оценивают последствия, а не допытываются до первоисточника. Возьми, например, такую ситуацию: жестокий тиран истребляет многих в своём государстве. Знаешь, что ему стоит сделать для того, чтобы уничтожить их эффективно?

      – Что?

      – Внушить большей части населения, что печали какой-то там группы людей общих интересов не затрагивают, или найти резон, отчего цивилизованное стадо само желает меньшинству ухода. Когда глядишь на улицу, ничто не кажется интересным? Лиас невольно взглянул вниз. Там хоронили и пели.

      Красный похоронный цвет походил на беспорядочное брожение кровавой каши, наваренной чуть ли не на целый легион.

      – Но я думал… – сказал он вслух.

      – Думал, что тебя это не касается. Конечно. Даже в твоей идиотской детской считалке красный цвет, цвет смерти, не упоминается. Человеческое очень серое. В академии пройдёт. Ты несвободен от списков, булл, проскрипций и квот. Враги народа всё равно будут найдены, идентифицированы, приговорены и ликвидированы, а потом придут к власти…

      – Не понимаю, мастер. Может быть, я слишком глуп… Слова старика, были темны и явно порождены иным языком – не кумрийским. Лиас давно отмечал для себя заимствованные сочетания и целые предложения, которыми пользовался не только сам маг, но и его коллеги. Иногда на этом причудливом диалекте могли проходить часы беседы. Ранее призрак вежливости заставлял воздерживаться от вопросов. Теперь же, когда речь шла о смерти…

      Этчеверрия, спохватившись, решил упростить свою речь