Неподвижно лишь солнце любви. Николай Фёдорович Шахмагонов

числе: дети, внуки. И ты родила двойню.

      – Почему же ты мне не сказала, мамочка?

      – Не поверила. Да и поздно было что-то менять, ведь ты уже вышла замуж.

      – Господи, ну почему же поздно? Мы и близки то с Серёжей до родов не были, – сказала Катя. – Но почему, почему мы не проверили информацию?

      Разговор прервали Дима и Леночка. Они прибежали весёлые, радостные и улеглись на траве рядом с мамой и бабушкой. Дима и Алёна были в отличном настроении и сразу попытались втянуть в свои весёлые разговоры маму и бабушку. И вдруг Дима посерьёзнел и сказал то, о чём, по-видимому, задумывался вот уже несколько дней.

      – Бабуля и мамуля, всё никак не могу решить для себя один вопрос: правильный ли выбор делаю?

      – Ты о чём, сыночек? – спросила мама с особой теплотой.

      – Володя Митяев и Серёжа Гостомыслов подбивают меня в общевойсковое командное идти, да и отец советует, но иногда мне кажется, что другое у меня призвание, совсем другое.

      – И какое же? – поинтересовалась бабушка.

      – Журналистика, – ответила за брата Алёна. – Замучил меня уже этими разговорами. Выступал там у них один из выпускников, вот Дима наслушался и загорелся стать журналистом, военным, разумеется, журналистом.

      – Приезжал к нам полковник Теремрин, – пояснил Дима и, вопросительно посмотрев на Екатерину Владимировну, спросил: – Ты что, мамуля, так встрепенулась? Что-нибудь читала из его очерков? А, может, рассказы читала? Говорят, что у него прекрасные рассказы о любви.

      Ответа он не услышал. И мама, и бабушка были почему-то в оцепенении.

      – Что это вы? Вам не нравится, как он пишет?

      – Да мы и не читали ничего, – поспешила успокоить бабушка. – Просто, как не волноваться. В мире неспокойно, а ты выходишь в большую жизнь.

      – Да, да, Димочка, мы просто волнуемся за твоё будущее, – подтвердила мама.

      – А за моё? – обиженно спросила Алёна, но обида была ненатуральной.

      – Ты же понимаешь, доченька, что военная служба – это серьёзно.

      – Конечно, конечно. Это я так, – поспешила сказать Алёна.

      – Вы представить себе не можете, какие интересные вещи рассказывал нам Дмитрий Николаевич Теремрин! – снова заговорил Дима, успокоенный уверениями мамы и бабушки, что они ничего не имеют против писателя. – Он столько знает. Его статьями в Военно-историческом журнале вся наша рота зачитывается. А какие стихи об училище он написал!? Я ему даже хотел показать свои стихи.

      – И что же? – настороженно спросила Катя.

      – Не беспокойся, не раскритиковал, – заявил Дима. – Просто ребята, что сидели на первых рядах в нашем актовом зале, сразу его обступили, и я к нему пробиться не сумел. Мне Сережка с Володей сказали, что я даже на него чем-то похож. И опять же, тёска как-никак.

      Трудно было не заметить, как ещё больше насторожились мама и бабушка. Если бы юность была наблюдательна, Алёна с Димой не могли бы не заметить этого, но юность, порою, у себя под носом ничего не видит, если увлечена.