Вихри враждебные. Далия Трускиновская

нее еще ожидать? Они обшарили кусты и извлекли совсем еще молодую домовиху с маленьким.

      – Ты не бойся, дурочка, свои мы! – принялся успокаивать Якушка. – Не обидим! Мужик-то твой где?

      Того, что домовиха с младенцем может и вовсе не иметь мужа, они и в страшном сне бы представить не могли.

      Но ответом на вопрос был громкий и отчаянный рев. Да еще маленький запищал. Акимка с Якушкой переглянулись – ой, плохо дело…

      – Ты как сюда попала? Чья ты? – продолжал допытываться Якушка. – С кем живешь?

      – Погоди, – остановил его Акимка. – Ты глянь, откуда она бежала. Там же ни одного дома нет. Город, считай, кончился.

      – Так ты что, деревенская? – удивленно спросил Якушка.

      Старые домовые еще помнили времена великого переселения из деревни в город. Домовые среднего возраста – те знали, что есть где-то там, за горизонтом, деревенская родня. А для младших эта родня была вроде бабы-кикиморы – говорят, водится в сельской местности, виснет на осинах и воет в печной трубе, но видеть ее никто не видел.

      Домовиха закивала, не в силах молвить сквозь рев внятное словечко.

      – Надо же… К родне, что ли, пробираешься? – продолжал допрос Якушка. – Одна, без мужика?

      – Яков Поликарпыч! Их же там трое бежало! – вдруг вспомнил Акимка.

      Даже домовой дедушка старался обращаться к подручным уважительно. «Якушкой» и «Акимкой» кликал, осердясь, или же – подгоняя, чтобы работу выполнили в срок. Между собой подручные обходились без церемоний, но при посторонних соблюдали старый обычай вежества. И трудно, что ли, назвать Якушку Яковом Поликарповичем?

      – Точно, трое. Баба, дитенок и… Кто еще с вами был?

      – Ермолай Гаврилыч мой!.. – выкрикнула домовиха и снова залилась слезами.

      – Ого! Всей семьей в город собрались, – заметил Якушка. – Скоро от вас, приблудных, коренному домовому и житья не станет…

      – И где же он, твой Ермолай Гаврилыч? – вмешался Акимка.

      Кроме рева, ответа не было. Тогда Акимка потрогал пальцем бурую шерстку младенца.

      Младенец был мелкой породы, но коли умел бегать – надо думать, и говорить выучился.

      – Батьку где потеряли?

      – Та-ам… – пропищал младенец, тыча локотком в ту сторону, откуда прибежало семейство.

      – Она что, от мужа сбежала? – растерянно предположил Акимка. Это уж вообще не лезло ни в какие ворота.

      – Кончай реветь и говори живо – от кого бежала! – рявкнул Якушка.

      Домовиха от изумления и реветь перестала.

      – От вихоря…

      – Какого еще вихоря?

      – Большого, страшного!.. Как подхватит, как ударит!..

      – Кого подхватит, кого ударит? – допытывался Якушка, и вдруг получил исполненный ненависти ответ:

      – Тебя!

      – К ней с добром, а она всякие страсти сулит! – возмутился Якушка.

      – Что-то мне все это не нравится… – с тем Акимка отошел в сторонку и, нагнувшись, стал изучать асфальт.

      Уж что он там высмотрел – человеку не понять. Домовые