Мамочки мои… или Больничный Декамерон. Юлия Лешко

закричали:

      – Мама! Мама! – и стали бросать в воздух свои шапчонки…

      – Какие рыжие! – прижала к груди руки Оля Захарова.

      – Так есть в кого, – засмеялась Варя.

      Негромкий звук закрывающейся двери заставил их обернуться: это Света Берестень вышла из палаты.

* * *

      Вера Михайловна сидела за столом и заполняла истории болезни: работа нудная, но необходимая. «Вернется Наташа, сброшу на нее всю писанину», – мечтала Вера, зная при этом наверняка, что фантастическим мечтам ее вряд ли суждено сбыться. Заполнение документации всегда напоминало ей рабочий процесс в обувной мастерской: только починишь партию, как тут же накидают новую гору… Наташа не в пример лучше ее владела компьютером, так что по-любому будет легче. Так, еще шесть… Нет, уже пять дней до ее возвращения.

      Раздался негромкий стук в дверь.

      – Войдите, – позвала Вера Михайловна.

      В ординаторскую вошла Берестень. Вошла и встала, глядя, как обычно, куда-то вбок, вертя в руках свою пеструю кружечку.

      Вера Михайловна удивилась этому явлению. Однако отметила про себя, что злостная нарушительница режима уже сходила в столовую, выпила на ночь кефир… Молодец, что тут скажешь. Ну, и чего стоит, чего молчит?…

      И все же не стала спрашивать, зачем пожаловала к ней пациентка: захочет – сама расскажет. Однако ручку отложила, выжидательно глядя на молодую женщину.

      Берестень, так и не услышав приглашения, робко присела на диван.

      Молчание затянулось. В этой странной тишине с резким щелчком отключился вскипевший чайник, стоящий на столике в углу.

      Вера Михайловна неторопливо встала и подошла к столику. Взяла чашку и положила в нее пакетик с чаем.

      Оглянулась на Берестень:

      – Чай будешь?

      Берестень, наконец, посмотрела ей прямо в глаза и улыбнулась. Улыбка – как трещинка…

      – Да… – почти прошептала Светлана. И добавила: – Без сахара.

* * *

      А в одиннадцатой палате на сон грядущий молоденькая мамочка Васильева вспомнила вдруг еще одну важную примету:

      – Чтобы роды были легкими – надо в доме все открыть.

      Экономист Шустова на автомате поддержала разговор:

      – Это типа двери?

      Васильева кивнула:

      – Да, все, что открывается… Окна, двери, кастрюли и духовки…

      Реалистка Аль-Катран все же усомнилась:

      – А если зима? Вот как теперь?

      Шустова тоже «въехала»:

      – Да, странная какая-то примета. Входную, значит, дверь открыть и на работу? Ну-ну.

      Дороганова неожиданно засмеялась:

      – Ой, мамочки! Не могу… Мой-то муж примет никаких не знает, но эту точно соблюдет!

      Шустова уточнила:

      – В смысле?

      Дороганова беззаботно махнула рукой:

      – Вот как срок придет, что мой в первую очередь откроет, я знаю…

      Наивная Васильева спросила:

      – А что?

      Тут уж, переглянувшись, засмеялись и Дороганова, и Шустова. И до Васильевой дошло:

      – А, бутылку…

      – Да уж не Америку! – добродушно сказала Дороганова. Помолчала и сказала: