Лесная невеста. Елизавета Дворецкая

это я. – Дева улыбнулась. – У меня много лиц. Тень облаков на небе – это я. Струи дождя над нивами – это я. Трава и цветок – это я. Судьба человеческая – это я, погребальная песнь – это я. Все, что растет и тянется вверх, – это я. Моя пора – юность, мое время – весна, моя власть – будущее. И имен у меня много. Я – Дева, пока не озарит горячий луч темную бездну, пока не сойдет дух Перунов в первозданные воды, пока не падет семя в спящую землю, – тогда я стану Матерью и исчезну, потому что родится иная Дева… А пока время мое – весна, зелень лесная – мои очи, лучи золотые – мои косы, цветы молодильные – мое платье. Зови меня Младиной.

      Ее голос звучал негромко, но проникал в самую глубину души. Да и едва ли это было голосом, который ловится слухом. Как и тогда, в темной бане, Зимобор не чувствовал своего тела, от него осталась одна обнаженная душа перед высшей, нечеловеческой сущностью, впустила ее в себя и была поглощена ею, слилась с ней, и вместе с этой сущностью он знал, как самого себя, безграничную черную бездну, где текут первозданные воды, ожидая, когда пламенный луч проникнет в них и зародит новую жизнь… Бездна всегда голодна в ожидании луча, она всегда ждет и жаждет. Бездна была в ней, а луч – в нем, как в каждом мужчине хранится искра животворящего Сварожьего огня, и эта взаимно дополняющая противоположность тянула их друг к другу и отталкивала. Бездна стремилась к его огню, потому что такова ее природа и суть. Зимобор чувствовал разом и ужас перед ее поглощающей жадностью, и восторг – восторг божества, готового заново сотворить мир, ибо таково его предназначение…

      И вдруг она отпустила его. Бездна закрылась, он снова был на поляне, а перед ним стояла девушка, настолько прекрасная, что даже выдумать такой красоты невозможно.

      – Да ты садись, не стой, как молодой дубок. – Она указала на траву под деревом, и Зимобор с облегчением сел.

      Легко ступая по траве и листьям, Младина приблизилась и тоже села. При движении ее рубашка вдруг стала полупрозрачной, и Зимобор, ясно видя очертания ее тела, почувствовал, как у него захватывает дух. Глупо простому смертному питать страсть к вещей виле, но все происходит только так, как она хочет, и, если она показывается ему в таком ярком, прекрасном телесном облике, значит… Свои ножницы она наконец положила, и Зимобор невольно бросил взгляд на орудие, которым были перерезаны жизненные нити всех, кто жил и умер с самого сотворения мира. Сейчас они просто лежали.

      Зимобора пробирала дрожь от такой близости к виле, а сама Младина рассматривала его с пристальным любопытством, видя насквозь все его прошлое, настоящее и будущее и выискивая там ответы на какие-то свои, только ей открытые вопросы. Душа холодела, а глаза восхищались ее чарующей красотой, бьющей в самое сердце. Аромат ландышей кружил голову. Зимобор был во власти ее чар и ощущал себя не больше мотылька, которого девушка рассматривает, посадив на ладонь.

      – Что же, обидела тебя сестра? – спросила Младина, и Зимобор вспомнил, как здесь оказался.

      – Это не она! – Он решительно