Дайте место гневу Божию (Грань). Далия Трускиновская

поверх широких черных штанов желтой футболке бежал рядом с машиной во втором ряду, приотстал, проскочил за ее капотом перед самой мордой грузовика и оказался возле Герки.

      Богуш видел, как этот неожиданный человек взял его сына за руку и повел, и повел по прерывистой белой черте, разделявшей полосы движения, и в нужный миг потащил за собой, и успел поставить сына уже на следующую прерывистую черту, а потом в последнем рывке доставил его и на тротуар.

      – Ой… – прошептала следившая за этими маневрами тетка. – Дай Боже тебе здоровья, сынок!..

      Спаситель покосился на нее и ничего не ответил. Здоровья ему как раз и недоставало – он был мал, худ, белобрыс, с вдавленным профилем, с курносым носом, торчащим из какой-то удивительной и не соответствующей строению человеческого черепа глубины. Подбежав и схватив обеими руками Герку за плечи, Богуш едва не столкнул белобрысого на проезжую часть.

      – Это ты? – спросил Герка. – Послушай, дай десять рублей. Я девчонке мороженое обещал.

      О том, что у него отцовское портмоне с деньгами и карточками, сын забыл окончательно и бесповоротно. И в какой грязи он извозился, прежде чем выйти на проспект, – тоже явно не знал. Вонь была такая, будто парень годами бомжевал и гадил там, где спит.

      – Вы его лучше домой отведите, – посоветовал белобрысый. – Он совсем никакой.

      – Вижу, – согласился Богуш и вдруг понял, что вообще-то за спасение сына нужно хоть спасибо сказать.

      – Больше его к Шаману не пускайте. С него одного раза хватит.

      Белобрысый не уговаривал и не советовал – он приказывал. Правда, глядел при этом вправо и вниз, все-таки ему было неловко вправлять мозги старому дураку.

      – А ты откуда знаешь, что он был у Шамана?

      – Там познакомились.

      – Послушай… Пойдем с нами! – неожиданно позвал Богуш. – Ты даже не представляешь…

      – Да представляю, – белобрысый отступил назад. – Забирайте его скорее.

      Сейчас Богуш увидел, что это уже не мальчик. Спасителю было больше двадцати, у него и борода вовсю росла – только была светлой, золотистой и издали не видной. Сантиметровая щетинка торчала из подбородка и шеи, на щеках ее почему-то не было.

      – Пойдем с нами, – повторил Богуш, не находя от волнения других слов.

      – Да некогда мне. Вы его больше не отпускайте.

      Белобрысый побежал к троллейбусной остановке и успел вскочить в заднюю дверь.

      – А где Цуца? – спросил Герка.

      – Кто?

      – Цуца. Этот…

      – Ты его знаешь?

      – Знаю. Классный мужик. Он вчера анекдоты рассказывал.

      – Пошли к матери, будут там тебе анекдоты… – проворчал Богуш.

      Он допускал, что низкорослого мальчишку могут дразнить Цуциком. Однако наступает время менять клички. Самого Богуша вон Бобиком дразнили, но после школы – как отрезало. Этот был уже не мальчик – значит, и не Цуцик. Надо же – Цуца…

      По дороге сын делался все более словоохотлив, размахивал руками и странно дергал локтями – словно