Алмаз. Елена Макарова

сомневалась, что Оля – добрая душа, так же отзывчиво приходила на помощь каждому сирому и обездоленному и, конечно же, своим коллегам, естественно, отодвигая на второй план собственные дела.

      – Ты давно работаешь с «Адамас»? – по просьбе самой девушки, мы перешли на «ты».

      – Два года, – одним движением щипцов она сделала из моего непослушного локона идеальную спираль.

      – Наверное, успела всех хорошо узнать, – осторожно подбиралась к волнующему меня вопросу.

      – Достаточно, – она проявляла малый интерес к беседе, поглощенная работой.

      – У Кости были связи с фанатками? – спросила в лоб. – А серьезные отношения с девушками?

      – Вау! – Оля была удивлена моим напором и полным отсутствием скромности. – Таких подробностей я не знаю, – уклончиво говорила она, – но при мне была одна мегера, с которой он встречался около полугода.

      – Почему мегера? – резко развернулась к девушке лицом, а она так крепко держала мои волосы, что я даже вскрикнула от боли.

      – Прости, – поспешила Оля извиниться, хотя я сама была виновата.

      – Ничего страшного, – отмахнулась. – Так что там с мегерой, то есть девушкой Кости?

      – Она вела себя со всеми так, как будто они пыль у ее ног, – маленький носик девушки поморщился, одним своим видом выражая отношение к данной особе, – считала себя лучше других.

      – Не думала, что ему нравятся такие девушки, – сомневалась, верить ли Оле. Или я плохо знаю Костю?

      – Ему и не нравятся, просто она хорошо притворялась.

      Я даже прониклась сочувствием к парню. Значит, не так хороша и красива жизнь медийных людей, как всем думается. Разочарования, особенно в любви, опасны, они делают нас закрытыми и недоверчивыми. Несмотря на это, Костя выглядел веселым и жизнерадостным. Или это только кажется?

      Больше я ни о чем не стала расспрашивать Олю, переваривая уже полученную информацию.

      ***

      Съемки проходили на открытом пространстве, представляющем собой белоснежные поля и глыбы льда в соседстве с океаном, казавшимся на фоне всего этого черным.

      Молча я терпела холод, неудобства и грубые, порой злые окрики Кости. Такое же поведение он позволял себе в отношении всех работников и даже друзей-музыкантов. Как ни странно, никто ему и слова поперек не говорил и без возражений и споров исполнял все его указания. Я уже начала подозревать Костю в самодурстве и пренебрежении к людям, но тот в очередной раз удивил меня.

      Он забраковывал чуть ли не каждый дубль: то ему не нравилось, как смотрелся кадр на экране, то не устраивал ракурс, то придирался к каждому моему движению. Еще совсем немного времени, и я бы начала сомневаться в том, правильно ли дышу.

      – Нет, меня не устраивает такой вариант, – повторял Костя, споря с оператором, высоким мужчиной средних лет. Несмотря на приличную разницу в возрасте, эти двое разговаривали, словно были ровесниками. – Либо делаем так, как я это вижу, – настаивал музыкант, – либо не делаем вообще!

      – Не пойму,