Вторая территория. Станислав Хабаров

нравились переходы. Единственная возможность подумать. «Спокойно идёшь себе асфальтированной дорожкой, петляющей меж деревьями, и начинаешь смотреть на всё философически спокойно и как бы со стороны».

      – Но это не всё, товарищи, – продолжал парторг. – Результатом опроса руководства 10% времени у них уходит на разные совещания, где они действительно нужны. И в результате крохи остаются не глядя подписывать бумаги, а на разговоры с сотрудниками не остаётся времени вообще. Не говорю о разных общественных делах. Теперь судите сами. Видишь, идёт на встречу Борис Викторович, а у него глаз дёргается.

      Через стенку чуть слышался голос секретаря и стук пишущей машинки. Скрипнула дверь.

      – Разрешите?

      На пороге появился его зам Евгений Башкин.

      – Да, – отозвался Раушенбах, – включайте свет. Я как раз собрался послать за вами.

      Щёлкнул выключатель и световые блики заиграли на разных предметах. В ещё тёмных стёклах, футляре старинных часов, полированной поверхности стола заседаний и коричневой грифельной доске.

      – Сейчас прибудут от Пилюгина. Возьмите кого-нибудь из динамиков, знакомого с посадкой.

      – Скотникова бы. Да и ваше присутствие, Борис Викторович, не помешало бы.

      – Меня отсылают в министерство. Перед обедом приедет Главный.

      Раушенбах чиркнул что-то в густо исписанном листке

      – Борис Викторович, – заглянула секретарша, – возьмите трубочку.

      Звонили от Богомолова.

      – Да, в десять ждём баллистиков от Келдыша. Меня не будет. Будет Башкин. Передаю трубку секретарю. Вам закажут пропуск.

      – Борис Викторович, – не уходила секретарша. – Вам аспирант всё звонит по поводу отзыва. У него завтра защита.

      – Отзыв отослан. Справьтесь у Лиды.

      – Борис Викторович, я вытащу из двери ключ, – поднялся Башкин за выходящей секретаршей. – Иначе не дадут поговорить.

      Раушенбах забарабанил пальцами по плексигласу на малиновом сукне стола.

      – У Главного у нас будет бледный вид. Причём опять-таки без вины виноватыми.

      Раушенбах внимательно посмотрел на Башкина. Перед ним сидел широкоплечий, тридцатидвухлетний мужчина, высокий и крепкий. Волосы его со лба уже начали редеть, а чуть раскосые глаза глядели лукаво и насмешливо. В молодости ему, как и всем, пришлось нелегко. Работал конструктором, учился заочно, прошёл, как говорится, огонь и воду. Затем аспирантура в одном из академических институтов, но потянуло на горячее. Здесь всё пришлось в строку, знания и практический опыт. За два года стал замом начальника отдела и лауреатом Ленинской премии.

      Башкин объясняя чертил на доске, а Раушенбах спрашивал и делал заметки на крошечных листках. Не один из них пока не обмолвился о том, что действительно их беспокоило. Случившееся ночью. История с «тремя мушкетёрами». Так назовут эту ситуацию позже. «Ах, Пестряк, Забалуев. Ах, товарищ Доценко…», – будет петься в отдельской песне.

      Накануне заканчивали отладку