Парфетки и мовешки. Татьяна Лассунская-Наркович

учительницей!» – Конференция, или совещание, это одно и то же, – усталым голосом пояснила она.

      – И скоро будет эта самая конференция? – не унималась новенькая.

      – После экзаменов.

      Ганя открыла было рот, чтобы задать новый вопрос, но пепиньерка строго остановила ее:

      – Никогда не лезь к старшим с расспросами. Это здесь не принято, это неприлично!

      «За что она на меня рассердилась? Разве я сказала ей что-то обидное? Никогда никто не говорил мне того, что я сейчас от нее услышала. Напротив, и папа, и няня, и Филат – все, все объясняли мне то, чего я не понимала», – думала девочка. Она не могла понять, кто же прав: они, дорогие ее сердцу, никогда с ней строго не говорившие, или эта холодная, надменная пепиньерка?

      Ганя не успела ответить себе на этот вопрос: они уже входили в классную комнату.

      В тот же вечер она узнала, что принята в седьмой класс.

      Глава III

      Овцы и козлища. – Всех как одну. – Тайна переписки

      От окна слышались громкие рыдания черненькой Акварелидзе, которую ловко и проворно стриг вертлявый парикмахер. На простыню, покрывавшую худенькие плечики девочки, падали длинные пряди иссиня-черных волос.

      – Ну и чего ты ревешь? – сердито окликнула ее Струкова. – Что у тебя новых, что ли, не вырастет? Небось, еще лучше этих будут.

      Но в ответ на это утешение девочка разрыдалась еще громче, и что-то безнадежное слышалось в детском плаче.

      – Да что это, в самом деле, уймешься ли ты наконец? – Струкову раздражали плач и крики детей.

      – Не извольте беспокоиться, сию минутку барышня будут готовы, – суетился парикмахер.

      Он был очень доволен сегодняшним днем. Правда, за труды ему платили гроши, но в уме он подсчитывал, сколько получит от продажи длинных шелковистых кос его маленьких жертв: волосы поступали в его полную собственность. И, видимо, соображения его были очень приятными, так как он то и дело, улыбаясь, посматривал на груды разноцветных волос, лежавших на полу дортуара. Воображение рисовало ему прически, локоны и косы, которые он ловко создаст из этого дорогого материала; модницы заплатят ему за них хорошие деньги, в то время как обезображенные стрижкой девочки не раз всплакнут об утраченной естественной красе.

      – Поплачут и утешатся, – говорил он себе в оправдание, вглядываясь в сразу подурневшее личико ребенка. Еще миг, и Акварелидзе поднялась со стула.

      – Пожалуйте, барышня, вот вы и готовы! Взгляните в зеркало, ей-Богу, вам очень к лицу короткая стрижка, – уверял юркий парикмахер.

      Девочка инстинктивно провела рукой по затылку. Вместо привычной толстой косы она нащупала остриженные в скобку волосы; голова показалась ей легкой, словно чужой. С громким рыданием бросилась она к подругам, ища у них сочувствия и утешения, а на ее место уже сажали следующего ребенка. Струкова то и дело окликала новеньких, порой оказывавших сопротивление; ее и без того всегда красные щеки пылали от гнева.

      Почти все воспитанницы института проходили через ее руки, так как большинство девочек