Парфетки и мовешки. Татьяна Лассунская-Наркович

врага.

      – Тебя в какой класс приготовили?… – насмешливо приставала она к Савченко.

      – Ни в какой, – сердито буркнула Ганя и резко отвернулась от Исаевой, давая той понять, что ей неприятен и нежелателен дальнейший разговор.

      – Ха-ха-ха!.. – неожиданно услышала она за спиной. – Медамочки[4], вы слышали? Новенькую-то ни в какой класс не подготовили… Ха-ха-ха, такая громадная и вдруг, вообразите, приготовишка!.. Ха-ха-ха! Приготовишка, мокрые штанишки!..

      Но ей не удалось повторить своей насмешки – Ганя повернулась к ней лицом:

      – Ну, что до мокрых штанишек касается, то это еще вопрос, а вот что у тебя глаза будут мокрыми, так это я тебе обещаю, попробуй только повторить твою глупую дразнилку!.. – и Ганя потрясла в воздухе крепко сжатым кулачком.

      Весь вид Савченко говорил о здоровье и физической силе, а пылавшие гневом глаза не предвещали ничего доброго.

      – Ай, медамочки, она дерется! – испуганно взвизгнула Исаева и со всех ног бросилась из класса. Но на пороге она налетела на входившую в двери Струкову и чуть не сбила ее с ног.

      – И куда только тебя несет?… – рассердилась старуха.

      – Я, m-lle Струкова, за вами! Новенькая, m-lle, дерется, ей богу, m-lle, она на меня с кулаками бросилась, я насилу убежала! Ой, боюсь ее! – и Исаева состроила испуганную физиономию.

      – Какая новенькая? Кто дерется? Ничего я в толк не возьму, да и не врешь ли ты? С тебя станется, – воспитательница недоверчиво покачала головой.

      – Вот вам крест: не вру, весь класс видел, как на меня эта самая Савченка, что вы только что привели, с кулаками набросилась, я еле убежала от нее, – торопливо выкрикивала Исаева.

      – Подойди-ка ты сюда, как тебя, Савченко, что ли, зовут? – Струкова подозвала Ганю. – Ты чего это дерешься, а?

      – Я не дралась, – спокойно глядя ей в глаза, ответила девочка.

      – Как не дралась? Слышала, что про тебя Исаева говорит? Что ж ты, отпираться будешь?…

      – Я не дралась, эта девочка говорит вам неправду.

      – Это ты врешь, ты! – завизжала Исаева. – Слышите, медамочки, она еще и отпирается…

      – Новенькая не лжет.

      – Исаева ее дразнила, а новенькая ей только пригрозила.

      – Исаеву никто не тронул. Исаева ябедница, врунья, – раздались возмущенные голоса девочек.

      Струкова нахмурилась.

      – Подойди сюда, – обратилась она к Гане, – и расскажи, что ты тут натворила? Только помни, слово неправды услышу – строго накажу, – предупредила она.

      – Я никогда не лгу! – гордо подняв голову, ответила Ганя, и в ее глазах засветилась обида.

      «Ну, с этой повозиться придется: норовиста, сразу видать», – подумала Струкова, вглядываясь в задорное личико Гани с капризным изгибом черных бровей и большими пылающими глазами.

      – Ну, говори же, – повторила она.

      – Я все уже сказала, больше мне нечего добавить. Я не дралась, но если эта девочка тронет меня, я ее побью.

      – Да ты с ума сошла! Кто это тебе здесь позволит! –

4

Дамы; здесь: девочки (от франц. mesdames).