Дневник. Николай Атаманов

ерь отчетливо виден человеческий силуэт. Без модных тенденций и политических идеологий. Без популярности и карьерного роста. Без новостей и сплетен. Остался только человек, а не то, что мы раньше считали им. Остался только он и мертвый мир вокруг.

      Прошло некоторое время после того, как было испытано биологическое оружие. Неудачно, как можно заметить. Ситуация уж слишком стремительно вышла из-под контроля. Я не эпидемиолог, но когда население страны вымирает за месяц – я считаю, что что-то пошло не так. Никто не знал в чем дело, государство скрывало. Честно, я и до сих пор мало что об этом знаю. Однако ученые разрабатывали что-то в своих научных лабораториях. И это «что-то» оказалось сильнее, чем планировалось. Никакая защита не помогала сдержать заразу.

      У людей отказывала нервная система, а ведь она отвечает за все в организме. Если нарушена связь, ну скажем, «головной мозг-почки» – последние больше не смогут выполнять свои функции. Вы поняли, как это работает, не так ли? Люди теряли контроль над своими же органами. Население сокращалось стремительно. Ни у кого не было идей как остановить все это. И как же сложно осознать тот факт, что утром у тебя отказала печень, а к обеду все станет только хуже.

      Были, однако, и выжившие – люди, нервная система которых проигнорировала сигнал отказа. Однако и тут все не так прекрасно. За все в этом мире приходится платить, но об этом позже. Не знаю сколько нас таких осталось, сколько живых еще бродит в округе. Но мне уже давно не удавалось найти хоть кого-нибудь.

      Многое стало невозможным в наше время: пиццу на дом больше не принесут, готовить не из чего. В лучшем случае – ты найдешь крупы и консервы в заброшенных супермаркетах. Нельзя сесть на метро и уехать на другой край города. Теперь ты топаешь битые часы, натирая мозоли. Велосипед никто использовать не запрещал, но проедешь ты, как выяснилось, далеко не везде. Самое же неприятное – трупы. Люди часто падали возле дома, например, если им захотелось покурить. Сначала мертвецов собирали, увозили куда-то, пожалуй лучше и не знать куда. Но потом… потом стало некому этим заниматься. Да и некогда… Поэтому, всегда есть риск наткнуться на разлагающееся под открытым небом тело мертвеца.

      Но далеко не все так грустно. Жизнь стала проще сразу в нескольких аспектах. Например, теперь быть бездомным – это нормально. Ты действительно гражданин мира. И тебе никто не сможет запретить поспать на беседке в парке, в аптеке, в кабаке – если прорвешься через карантинные ограничения – в чужой квартире, при условии, что она не заперта.

      Первое время у меня была депрессия. Прежняя и такая привычная жизнь рухнула. Остался только я и одиночество. Да, одиночество – самый настоящий монстр, всегда следующий по пятам. Куда ни пойди, знаешь, что он будет там. Пустые комнаты, разбросанный хлам, желтые ограничительные ленты и… одиночество. Одиночество заставляло меня думать, заставляло меня страдать, заставляло кричать.

      У многих одиночество ассоциируется со свободой. Тебя ничто не держит. Ты волен делать все, чего только пожелаешь. Уезжать, куда хочешь. Проводить весь день за компьютером, ни перед кем не отчитываясь. Никому ничего не должен. Ты можешь даже ходить по дому в одних трусах в жару. Неспешно читать книгу, ведь никто не отвлекает тебя от твоих мыслей и погружения в иной мир.

      Однако одиночество многогранно. Мы не можем описать его одним лишь словом. Для каждой ситуации оно разное. Моё одиночество кажется Вам детским лепетом. Вот только мы не всегда можем почувствовать, что одиноки. Кто-то рьяно рвется, чтобы узнать это, а кто-то летит со всех ног.

      Исследователи из Массачусетского технологический институт, где находится Институт обучения и памяти имени Пикауэра (Picower Institute for Learning & Memory), обнаружили, что разные типы нейронов отвечают за ощущение физического одиночества и одиночества, которое мы испытываем, находясь среди незнакомых и даже враждебных нам людей.

      Как вы могли понять, со временем я начал читать старые журналы, книги, вырезки из газет на стене, надписи на подъездах – под каждой я старался оставить свою, поговорить, изучал названия улиц, гравировки на памятниках. Все, что когда-то обходило мое внимание стороной, теперь жадно им поглощается. Я запоминал все, что вычитал и увидел. Это мое главное хобби. Оно появилось от скуки. Теперь я знаю многое, но мне некому это рассказать. Парадокс, не правда ли?

      По утрам я качался. Наращивать мышечную массу – лучшее занятие для недовольных своей жизнью. Я приседал, сначала по тридцать, а потом уже по семьдесят раз без передышки. Отжимался, находил какой-нибудь кирпич, поднимал его столько, сколько смогу. Затем бежал. Долго. Стучал рваной подошвой кроссовок по опустевшим улицам, пересекал мосты, парки. Я заранее достал протеинового порошка, мешал его с водой и пил. Это просто. Порошок достать проще, чем настоящие источники белка. Главное не переборщить с этим месивом.

      Это тяжело – жить в том, что создало человечество, когда человечества больше нет. Оно породило и меня. И очень многое из того, чего я достиг, чему научился за все эти годы, теперь попросту бесполезно. Если вокруг