Одержимость. Василий Арсеньев

тех, кого учил в те годы, – в память врезалось только одно лицо, – той, что не была моей студенткой, и у которой я сам многому научился.

      Впрочем, вернемся к тому дню, с которого начинается это повествование. Я шел обратно, и взглянул на часы: до начала следующей пары оставалось еще сорок минут. Я в уме прикидывал, чем бы себя занять в оставшееся время, когда поравнялся с тем местом, где все еще находилась моя нечаянная знакомая. Завидев меня, она тотчас осведомилась:

      – Как, насчет портрета? Вы не передумали?

      Я покосился на нее и хотел сказать «нет», но что-то в ее глазах было такое, что я постеснялся вторично ответить отказом. Потом еще раз взглянул на часы и нехотя проговорил:

      – Если только недолго. За полчаса управитесь?

      – И за четверть часа сделаю набросок, – с готовностью отозвалась художница. – Прошу садитесь.

      Я сел на указанный табурет и поздно спохватился, подумав про себя: «На кой мне вообще это надо?» Но уже было поздно. Художница некоторое время разглядывала мое лицо, а потом, прильнув к своему мольберту, быстро принялась работать карандашом. Я жмурился от солнца и с трудом боролся с подступающей зевотой. Клонило ко сну. И мне почему-то представился кот, который в летний день сидит на окне и купается в солнечных лучах. Так я позировал перед этой художницей, сам себе напоминая того кота, беззаботно сидящего на окне. Но вот, наконец, она остановилась, переводя взгляд с меня на свой шедевр. Еще несколько штрихов, и все было готово. Тогда она обратилась ко мне:

      – Теперь можно посмотреть.

      Я подошел и заглянул в ее мольберт. У этой женщины явно был талант. В портрете, который я увидел, она сумела передать все мельчайшие особенности моего лица. Но это я понял лишь потом, а тогда мне, честно говоря, просто хотелось поскорее от нее отделаться, а потому я, почти не глядя, быстро проговорил:

      – Мне нравится, – и тотчас задал вопрос о цене. – Сколько я вам должен?

      – А, сколько не жалко, – она махнула рукой, слабо улыбнувшись. Тогда я заглянул в свой кошелек и достал оттуда купюру достоинством в 500 руб. (это все, что было при мне). Отдав деньги, я подождал еще немного, пока она скрутит в рулон свое полотно, и, прихватив его, продолжил путь по направлению к университету. Отойдя на некоторое расстояние от сквера, где позировал перед художницей, я приметил урну для мусора и, недолго думая, подошел и бросил туда ее рисунок, который мне был решительно не нужен. Но потом, едва отойдя в сторону, я вдруг услышал шум приближающихся шагов и обернулся в изумлении. Эта женщина, как видно, еще некоторое время смотрела на меня издали, и от ее необычайно пытливого взора не ускользнуло мое движение по направлению к урне. Тогда, забыв про свой мольберт, она подбежала и достала из урны то, что я в нее кинул, а потом набросилась на меня с упреками:

      – Но зачем же так? Неужели вам совсем не понравился мой рисунок?

      Я в смущении пытался оправдаться:

      – Вы мастерски изобразили мою физиономию. Портретное