Заметки на полях. Василий Криптонов

мне жить, – сказал я. – Потому что всю жизнь я убеждал себя, что жизнь – это книга, которую мы пишем. А не так давно до меня дошло, что книгу пишут другие люди. А нам только и остаётся, что делать заметки на полях неразборчивым почерком. И вот эта пачкотня – и есть жизнь. Так если нам не дано написать ни одной строчки в этой книге, неужели нельзя хотя бы вырвать страницу, а?

      Я вздохнул, посмотрел в небо и торжественно добил сигарету "Космос".

      – Как видно, нет, – сказал я, запулив окурок щелчком с балкона. – Все те, кто пишет нашу книгу, сразу впадают в графоманскую истерику. "Стоять! Не смей! Мы ещё не всё написали!"

      Повернув голову к Кате, я грустно улыбнулся и спросил:

      – Ну и? Ты тоже хочешь что-то написать?

      Прошло ровно три секунды. Я чувствовал их, как будто они протекали сквозь меня. Долгие, тягучие. А потом Катя сказала:

      – Да, – и поцеловала меня в губы.

      Вас когда-нибудь целовала тринадцатилетняя девочка? Меня – нет. И я понятия не имел, что делать дальше.

      5

      Из Катиного подъезда я вывалился, тяжело дыша, с таким ощущением, будто дядя Петя вот-вот вытащит меня за шкварник из этого мира и скажет: "Сёма, ты совсем ох**л?"

      – Так делать – нельзя! – вслух изрёк я. Потом задумался, вспоминая ощущение от прикосновения тончайших девчоночьих губ к моим губам, и глубокомысленно добавил: – Но иногда – можно.

      В конце концов, кого бояться? Я уже объективно самое страшное в жизни пережил, мне теперь облажаться просто физически невозможно. И чего я так всполошился? Зачем убежал?

      "Я ведь не люблю её, – сказал я себе. – Совсем!"

      "Зато она тебя теперь любит, – ответил я себе с усмешкой. – Совсем!"

      "Ну и зачем мне эти головняки? Господи, да я с того света вернулся полтора часа назад!"

      "Ну вот, видишь? Тебе потребовалось меньше полутора часов, чтобы завоевать сердце красавицы. А это у тебя ещё башка немытая!"

      – О, Сём! А ты чё тут?

      Я дёрнулся, выходя из транса. Передо мной стоял какой-то чмошный сопляк в вельветовой куртке.

      – Тебе чего? – огрызнулся я. – Ты кто?

      Лицо пацана сделалось обиженным. Он угрюмо шмыгнул носом, поправил сумку на плече. Сумка дала моему несчастному мозгу встряску. Сумка-то школьная. Значит, ученик. Лет ему, навскидку, как мне. Одноклассник? Да и в лице что-то знакомое… Ах ты ж, блин, надо было так лохануться!

      – Гоша, ты? – добавил я тепла в голос. – Извиняй, не признал. Ты так изменился…

      С Гошей у меня до последнего были довольно тесные отношения. Не реже раза в месяц мы с ним встречались и выпивали. Зачем выпивали – сами не знали. Ни его, ни меня выпивка не вдохновляла. Но когда двое взрослых мужиков встречаются "просто так, пообщаться", это выглядит как-то нездорово. Вот мы и…

      – Чё ты гонишь? – продолжал дуться Гоша. – Чё я изменился?

      – А чё ты чёкаешь? – перешёл я в наступление. – Чё, чёкалка отросла, или чё? Дорогой друг чуть не помер, а он – нет чтоб хоть эсэмэску написать, типа, чё как…

      – Чё написать? – совершенно офигел несчастный пацан.

      – Вот тут ты прав, Гоша. Тут