Аркус. Фиолетовая бездна. Павел Александрович Данилов

тренируюсь, пап, ― ответил я, ― нам в школе задание дали.

      – А не получится, что беря силу из фиолетовой полосы Радужной сферы, ты забираешь её у других Фиолетовых? ― спросил отец.

      – Пап, все же говорят, что Радужная сфера даёт столько сил, сколько каждому положено…

      В этот момент открылась дверь дома, и мама прервала наш необычный разговор:

      – Мойте руки и скорее за стол. Ужин готов.

      Отец вздохнул и пошёл к умывальнику.

      ***

      Утром тело болело так, что казалось, будто меня не поднимут приказы и десяти Синих. Я готов был откликнуться лишь на личную просьбу Белых жрецов, наших отцов и хранителей.

      Всё оказалось прозаичнее. С постели меня подняло желание посетить туалет. А лечь обратно под одеяло не дали аппетитные запахи маминой стряпни.

      – Хорошо вчера поработали, ― улыбнулся папа.

      Я вздохнул и набрал полную ложку тыквенной каши. Папа улыбался редко, но неизменно ему приносило радость, когда семья в полном составе работала до изнеможения на собственном огороде. Иногда я думал, что, будь папа Синим, Фиолетовым в его подчинении было бы несдобровать.

      Родители вышли на улицу и… пропали. Видимо, позвал кто-то из Синих. Я решал: пойти мне к Гаю, вдруг он тоже свободен, почитать книгу или отправиться в лес. От решения меня избавил Синий господин, без стука вошедший в дом. Его бесцеремонность мне сразу не понравилась. Браслеты засветились, я и Анна опустили головы, а Фостер-древний громко всхрапнул.

      – Где мать? ― спросил Синий у Анны.

      – Не знаю, ушла куда-то, ― ответила сестра.

      – Вечно вы ничего не знаете, ― процедил сквозь зубы Синий. ― Я от управляющего. Он сказал взять мать и дочку ― нужно убрать его коттедж. ― Затем он зашёл в ботинках в середину комнаты, оглянулся, словно не верил, что мамы нет дома, тыкнул в меня пальцем и сказал: ― Ладно, сойдёшь и ты. На сборы три минуты.

      И вышел, оставляя после себя мокрые, грязные следы. Я подумал, что если они по своему коттеджу ходят в обуви, то там за два дня не убраться. Я надел старые штаны и свитер, забрался в шитые-перешитые сапоги и повесил на ремень под свитер ножны с Цертусом и подсумок с флягой. На руки я натянул потёртые перчатки из овечьей кожи.

      Синий стоял на крыльце. Он брезгливо посмотрел на мой наряд и сказал:

      – Как бы после тебя, малой, не пришлось убирать.

      – Всё бу… ― я едва не задохнулся от нестерпимой боли в руке. Я не учёл, что господин меня ни о чём не спрашивал.

      – Что ты хотел сказать? ― смилостивился он надо мною.

      – Всё будет чисто, ― ответил я.

      – Обязательно, ― плотоядно улыбнувшись, ответил Синий. ― Если управляющий останется недоволен, вы потом неделю будете языками вылизывать каждый пыльный уголок.

      Я передёрнул плечами, представив такую картину. Конечно, жрецы осуждали издевательства над низшими кастами, но Яркие могли ответить, что всего-навсего наказывали Тусклого в воспитательных целях.

      Вышла Анна в рабочем комбинезоне, собранные волосы скрывала