Робокол. Сергей Супремов

молодого человека, так это упоминание о пиратах. Возвращаясь в свою каюту, он напевал что-то в ритме танго и с удовольствием наблюдал, как блестят волны: море сегодня будет спокойным. Незнакомый матрос с нижней палубы произнес: «Это же надо, запел кто-то, видно, подружка уже с берега зовет…» Рауль вспомнил про Элизию и решил отыскать интернет на этой посудине, чтобы написать ей свои впечатления да отправить несколько сделанных тайком фотографий.

      Тем временем его сосед уже интенсивно собирался: «Брать самое необходимое, чтобы не вызывать подозрений… только что буду использовать в первый день, остальное докуплю… Так, так, что у нас с наличными? Тысяча четыреста евро. Хватит добраться до Токио, а там разберемся… Выдадут мне, наконец, паспорт?!» В каюту боком протиснулся упитанный дежурный – Маквэйн – и протянул Диме конверт с паспортом и деньгами – полумесячный аванс в японских иенах.

      Дима изобразил равнодушие и произнес:

      – Почему все в иенах, мне все за сутки потратить, что ли?

      – Я тоже не в восторге, – отозвался вечный дежурный. Парень будто был рожден все время нести вахту, хотя засыпал возле каждого леера.

      – В офисе сказали, что с прошлого раза иен много осталось, а в Сингапуре курс был неудачным, ну и потом, на кой нам Синга-баксы?

      – Угу, – согласился Дима, – ты-то на берег идешь?

      – А как же! Здесь вот только распишись, что получил иены и паспорт…

      – Кто же на вахте тогда? Как корабль обойдется без хранителя?

      – Не, ну, служба безопасности, там пара человек, капитан, как всегда, а на вахте новенький, бразилец.

      Дима нахмурил брови.

      – Ты что, не знаешь? – округлил глаза Маквэйн. – Он вроде как твой сосед…

      Толстяк тряхнул головой и вышел. После этого Дима заметил посторонние вещи на верхней кушетке, но было не до того, времени оставалось четверть часа.

      Последним на скромную стопку вещей лег портрет матери, который за трехсекундное путешествие из чемодана в сумку успел два раза поменять выражение лица: равнодушное, когда портрет извлекали, и ехидное, когда клали в сумку.

      «Как рассудок водит за нос! Сто тысяч раз смотрел на нее, те же черты, а из-за настроения кажется, что меняются. Добавленная стоимость какая-то…»

      И когда команда погружалась в катер, и все сорок минут, пока плыли до порта, Дима думал об этой необъяснимой штуке – изменчивости фотографической картинки. Эта мысль заняла его настолько крепко, что берега он не видел, не слышал бодрых разговоров моряков, а, главное, совсем забыл думать о побеге. Собственно, и побегом такое назвать нельзя, никто за ним не следил – просто все условились быть на пристани через двадцать часов и все.

      Миязаки не представлял для Димы интереса, он сразу двинулся на железнодорожную станцию и купил билет на скоростной поезд до Токио. Отчего-то Дима стал обращать внимание на видеокамеры в подземных переходах и на крупных перекрестках. Подспудно его преследовала мысль, что за ним следят,