Долина идолов (сборник). Михаил Веллер

России?

      – Он нерусский,– сдержанно напоминали в ЦК.– У нас в русских газетах и так работает половина евреев.

      – Так что мне теперь, в газовую камеру его отправить? – не выдерживал Томбу.

      – Не надо шутить. А если он возьмет и уедет в Израиль?

      – Если бы он хотел поехать в Израиль, то почему он поехал в Эстонию? Перепутал билетную кассу?

      – Вы можете ручаться, что он не уедет?

      – Да, – говорил Томбу. – Я ручаюсь.

      – Толку с вашего ручательства. А историю с Довлатовым вы помните? -» приводили решающий аргумент в ЦК. – Тоже ручались: прекрасный журналист, все в порядке, надо взять, – а чем это кончилось?.. Нам второй раз такой истории не надо.

      – При чем здесь Довлатов? – не соглашался Томбу.

      – Как при чем? Тоже: писатель, талантливый, из Ленинграда… а потом – скандал, КГБ, рукописи, и эмигрировал в Америку!

      – Он его вообще не знал! – отмежевал меня Томбу от бывшего замаскированного врага.

      – Одного поля ягоды, – реагировали в ЦК. – Точно тот же вариант. А не знать его он не мог – вы посмотрите, ведь все совпадает, как у близнецов. А он продолжает настаивать, что не знает. Значит, скрывает. Значит, есть что скрывать. Вы понимаете?

      Эта майская песня кончилась в сентябре: меня взяли временно на место, как водится, ушедшей в декрет машинистки. Она уже родила, и теперь по утрам тошнило меня. Бессмысленность работы убивала. Какая «вторая древнейшая»! по сравнению с советским газетчиком проститутка вольна, как Ариэль, и богата, как министр Госкомимущества. Я понял, что такое фашизм: это когда добровольно и за маленькую зарплату пишешь обратное тому, что хочешь. В пыточные камеры мне был определен отдел пропаганды. Над столом я прилепил репродукцию картины Репина «Арест пропагандиста». Глядя на живопись, я поступал в жандармы, крутил руки за спину завотделом пропаганды Марику Левину и, тыча ножнами шашки под ребра, гнал его в сибирскую каторгу. Я стал нервным.

      – А вот Серега Довлатов, он запивал иногда, что ты, – поведывали коллеги. – Потом однажды похмелялся, садился с утра, и т-такое выдавал – пачками! Для газеты одно, для себя другое.

      Мое для себя другое тем временем тащилось сквозь издательские шестерни. Мельница Господа Бога мелет медленно, успокаивал редактор. История повторялась, как кинодубль с другим составом статистов. Закулисная механика от меня скрывалась.

      Умный главный редактор издательства ознакомился с рукописью сам и пошел в ЦК. Пуганая ворона хочет выжечь кусты из огнемета. Или старается договориться с ними лично.

      – А почему он уехал из Ленинграда? – спросили его.

      – А почему не спросить об этом четверть миллиона русских, которые приехали в Таллинн из России? – спросил Аксель Тамм.

      – Это хорошая книга?

      – Я бы пришел из-за плохой книги?

      – Так почему ее не издали в Ленинграде?

      – Я не заведую Лениздатом. Я работаю в «Ээсти Раамат». Кто-то мной недоволен?

      – У него были там неприятности? Трения, инциденты?

      –