Удивительные истории о мужчинах. Сборник

лучше знать!

      А сама тапочки скидывает и на кровать ко мне забирается.

      Забирается, садится у меня в ногах. Свои, в коричневых носочках шерстяных, под себя подбирает, юбку на коленки круглые белые натягивает, сидит, смотрит.

      О Господи!

      Сел на постели.

      Руки на плечи ей кладу:

      – Настя!

      Сидит. Ладошки под себя подложила. Молчит. Тихая. Покорная. Вот-вот, именно! Покорная!

      Гляжу на нее, а в голове почему-то вопрос вертится. Про Саёныча. Был он с тобой? Не был?

      Вот дурень! Совсем одичал! К нему девушка пришла! Сама пришла, хоть и не из гулящих – это сразу видно.

      – Настенька!

      Взял лицо ее в ладони, в глазки заглянул:

      – Настенька!

      Что-то свеча горит больно ярко! Задуть?

      И вдруг как закричал кто-то внутри:

      «Нет! НЕТ! Не задувай!!!»

      Должно, лицо у меня изменилось.

      Но и у Настеньки переменилось что-то. Руки из-под себя выпростала, за плечи меня взяла, потянула к себе. Ох, крепкие пальцы у нее! Лицо ее ко мне приблизилось да вдруг – как потекло… Господи! Я отшатнуться хотел – пальцы, как клещи. И все. Обессилел. Как помертвело внутри. Враз части свои мужские ощутил, и не по-хорошему. Страшно!

      На лице девичьем: на тени тень. Черточки знакомые вытягиваются, рот приоткрытый как бы вперед и в стороны расходится и…

      Морда медвежья! Как изнутри проступает.

      Я уж и не трепыхаюсь. Какое там! Обмяк. Господи! Сожрет! Счас обернется и – рвать!

      И тут я со всей ясностью понял: она! Она Саёныча…

      Да, впустила, приняла, а потом…

      О Господи! Нету силы моей!

      И тут в мозгу моем опять словно голос чужой, не вкрадчивый, не ласковый, а какой-то холодный совсем, равнодушный.

      «А ты полюби ее, – говорит, – полюби ее, как есть. Не бойся. Полюби!»

      И душа моя жалкая, в желейном теле, вдруг взошла, как от искры.

      И повернулся мой страх в нежность неописуемую.

      И, нехотя словно, вновь стало переменяться ее лицо. Ушла морда медвежья, проступил облик девичий, ожидающий… И руки (не лапы уже) на плечах помягчели. Она ждала. И я знал, чего она ждет. Меня.

      А страх мой, он не умер, он был где-то внутри, трепетал. Вылезет – конец мне!

      Но я его перемог да затолкал поглубже, убеждая себя: люблю – и все тут!

      И я, действительно, любил ее! Не как женщину любят, не страстью, а… как детей своих любил бы, если б были у меня дети. Глядел на нее и думал: обратись она сейчас в зверя, – все равно любить буду! Все равно!

      И обмякла она, растаяла. Власть над ней стала – моя: пока не боюсь – моя!

      А как я понял это, сразу и любовь моя к ней переменилась. Не то, что ушла: попроще сделалась.

      Любопытство появилось: если оборотень она, тело у нее – какое? Может, знаки какие есть?

      И вот еще что: женщину в ней я меньше хотел, чем чудовище. И мысль такая совсем не смущала, ни капельки! И ничуть я уже не боялся!

      Без поспешности раздел ее: кофту толстую, вязаную, блузу, юбку, чулки старомодные, на резиночках, рубашку исподнюю. Раздевал – и все искал, искал. Знаки.

      Но не было в ее теле ничего. Ничего звериного. Плечи