По следам предков. Елена Александровна Асеева

его пристыдил, или, что-то вроде того.

      – Там там, – все-таки припомнив какую-то фразу вьетнамского, откликнулся Турский и теперь оглянулся, победно посмотрев на стоящего в нескольких шагах от него Григория Алексеевича и все еще не выпускающего его плечо Ноженко, опять же мягко улыбающегося.

      – Не обижайся, Миша, – незамедлительно сказал капитан и широко улыбнулся, растянув уголки пухлых губ так, что справа залегла небольшая ямочка не щеке, вроде оспинки. – Просто я шесть месяцев был во Вьетнаме, переобучая тамошних врачей и пересекался с тем, как наши военные знают вьетнамский, лишь отдельные фразы, подобия «там там», – завершил он свои познания и слегка прищурил глаза, словно теперь намереваясь собственным все проникающим взглядом вытащить из Михаила Андреевича и жеванную папиросу. Тот, впрочем, выплюнул ее сам ощутив на языке ошметки табака, да тотчас резко ступил вперед, вырывая из хватки Ноженко плечо, приминая подошвой сапога остатки гильзы, концом воткнувшейся в побуревшую поверхность деревянной площадки.

      – Будет, Григорий, говорить о несущественном, – словно ощутив негодования Турского, встрял в разговор Дмитрий Анисимович. – А ты Миша не психуй по пустякам. Так как спросил я про знания языков тебя не просто так, как ты можешь понять. А лишь в рамках нашего эксперимента, чтобы знать твои возможности.

      – Только немецкий и русский, – и вовсе зло откликнулся майор, теперь уже не оборачиваясь, а глядя только на днище тарелки.

      – Ну, и хорошо, – опять же и явно примирительно добавил полковник, – тогда говорим стандартную фразу «открыть створки» и начинаешь ты Миша на немецком, а потом все остальные знатоки языков тебе помогут. Вьетнамский, Григорий, думаю, будет звучать вслед за немецким, – досказал он и слышимо для Михаила Андреевича хмыкнул, будто не очень полагался на знания Пранузова или только защищал, таким образом, Турского.

      Гриша Пранузов

      Память избирательна…

      Особенно детская память…

      Дед Гриши, Иван Иванович, задолго до его рождения переехал из Белоруссии в революционный Петроград. В этом городе, который в 1924 году стал называться Ленинградом, в честь создателя первого социалистического государства Владимира Ильича, он вынес на плечах все тяготы революции, гражданской войны и первые годы советского государства. В этом городе у него родился единственный сын, а после внук. Из этого города, связанного собственным названием с революционным советским народом, Иван Иванович Пранузов в июне 1941 ушел на войну.

      Впрочем, Гриша, которому в том году исполнилось четыре года этого не помнил… Как и не помнил ухода на войну собственного отца, Алексея Ивановича. Его память выровняла, утаив, похоронив в собственных глубинах первые месяцы блокады и те самые голодные, холодные дни в родном Ленинграде…

      Из всего пережитого в памяти Гриши хранился лишь яркий всплеск воспоминания