Халатов и Лилька. Анатолий Андреев

для человека культуры есть вещи поважнее жизни. Всегда были. И будут. Он воображал, что не был случайным или дурным семенем на этой земле…

      – И как вы собираетесь это осуществить?

      – Способом простым и элегантным. Я собираюсь очаровать вас. Если вы дадите мне шанс.

      – Зачем вам не очень удачливый и малоперспективный романист, мадам?

      – Вам просто не хватает музы. Я могу стать не только вашей женой, но и музой. Я хочу научиться смотреть на мир вашими глазами. Я хочу увидеть небо в алмазах.

      – Но вы же меня не знаете…

      – Мы с Вольдемаром прочитали ваши романы. Его они добили, а меня возродили к жизни. Я вижу ваши глаза. Этого достаточно.

      – Давайте посмотрим на это с другой стороны…

      – Правда в том, что нет другой стороны.

      – Есть, Тамара, не может не быть…

      – Нет, Халатов. Другая сторона – это смерть. С этой стороны смотреть как-то не хочется.

      – Поймите правильно, мадам Божо… С меня хватило одного Вольдемара. Мне необходимо взять паузу.

      – Пожалуйста. Вы свободны. Можете уйти в любую минуту.

      – Мне действительно пора. Прощайте. Боюсь, нам не по пути.

      – До свидания, Владимир Андреич. Бокал вина на дорожку?

      – Спасибо, не то настроение.

      – Не спешите отказываться. Чего вы меня так боитесь?

      – А я и не боюсь вас.

      – А вот и напрасно, ха-ха!

      – Что вы хотите этим сказать?

      – Нет, нет, все правильно, не бойтесь. Я вам не Обольцова. Выпьем за дружбу. И за память Вольдемара.

      – Пожалуй.

      – Вино изумительное, густое, теплое. Чилийское. Вы такого еще не пили. Будете всю жизнь вспоминать. Все же мне непонятно: что вы теряете? Это ведь и ваш шанс.

      – Оставим этот книжный лепет. На сегодня это чушь, подростковая, собачья и овечья.

      – Как скажете…

      Вино действительно оказалось нектароподобным. Тревожный рубиновый цвет плескался в большом бокале. Фимиам чародейности, злого колдовства кружил над ними, и из презрения к мистике Халатов сделал большой глоток.

      А дальше начался сон наяву. Плечи его обмякли. Он не мог шевельнуть языком, и только глупая улыбка не сходила с полураскрытых губ. Он все видел и нормально соображал, но ничего не мог делать. Волшебный паралич овладел всем его существом.

      Тамара медленно раздела его. Из всех странных, плывущих ощущений одно казалось ему особенно удивительным. Все тело его тяжело оцепенело. Он не мог пальцами застегнуть пуговицу на рубахе: рука висела плетью, пальцы не хотели слушаться. Но зато в чреслах его творилось что-то невероятное. Обретя независимость и самостоятельность, член удивительно отвердел и рвался наружу. Острого желания не было; было, скорее, чувство неловкости за столь странную и непристойную реакцию.

      Но Тамару, похоже, все это ничуть не смущало. Она, не снимая сарафана, энергичной и сосредоточенной наездницей овладела им, доставив легкое, искрящееся наслаждение, но не только не погасила его мужскую силу, но, напротив, освежила ее.

      «Наркотики!