Добрые предзнаменования. Нил Гейман

плохие люди. Не местные, – быстро добавил он.

      Ала подняла бровь. Бровь была безупречна.

      Несмотря на жару, бармена бросило в дрожь.

      – Спасибо за предупреждение, – промурлыкала она.

      При звуках ее голоса на ум приходило нечто притаившееся в высокой траве, заметное только по дрожанию кончиков ушей и ожидающее, пока рядом, по неосторожности, не пройдет что-нибудь молодое, нежное, сочное.

      Она небрежно прикоснулась к шляпе, прощаясь с барменом, и неторопливо вышла наружу.

      Жаркое африканское солнце обрушилось на нее. Фургон, набитый оружием, боеприпасами и противопехотными минами, все так же неподвижно стоял посреди улицы.

      Ала задумчиво посмотрела на него.

      На крыше фургона сидел стервятник. Он следовал за ней уже три сотни миль. Он посмотрел на нее и тихонько рыгнул.

      Она огляделась вокруг: на углу оживленно болтали женщины; скучный торговец сидел перед грудой раскрашенных бутылей из тыкв, изредка отгоняя мух; дети лениво возились в пыли.

      – Какого черта, – спокойно сказала она. – Устроим себе праздник.

      Это было в среду.

      В пятницу город был объявлен закрытой зоной.

      Через неделю экономика Кумболаленда была окончательно развалена, двадцать тысяч человек убито (включая бармена, которого пристрелили повстанцы, штурмуя баррикады на рынке), почти сто тысяч – ранено, весь ее ассортимент оружия выполнил свои штатные функции, а стервятник умер от скоротечного ожирения.

      А она уже сидела в последнем поезде, который выпустили из Кумболаленда. Пора двигаться дальше, думала она. Она и так уже слишком долго торговала оружием. Ей хотелось перемен, причем с возможностями карьерного роста. К примеру, она вполне могла представить себя в роли журналистки. Неплохая идея. Она обмахнулась шляпой и вытянула длинные ноги.

      Где-то в поезде вспыхнула потасовка. Ала Рубин усмехнулась. Люди всегда дрались, воевали и убивали друг друга вокруг нее – и из-за нее. Что, безусловно, было приятно.

* * *

      У Соболя были черные волосы, аккуратно подстриженная черная бородка и намерение основать компанию.

      Он пригласил своего бухгалтера выпить.

      – Как у нас дела, Фрэнни? – спросил он ее.

      – Уже продано двадцать миллионов экземпляров. Невероятно.

      Они сидели в ресторане, который назывался «Три шестерки», на верхнем этаже дома номер 666 по Пятой авеню в Нью-Йорке. Название это почти не казалось Соболю забавным. Из окон ресторана был виден весь Нью-Йорк, а по ночам весь Нью-Йорк имел возможность наблюдать огромное красное «666» на всех четырех стенах небоскреба. Хотя это, конечно, был всего-навсего номер дома. Если начать считать, в конечном итоге доберешься и до него. Но все равно забавно.

      Соболь и его бухгалтер пришли сюда сразу из маленького, дорогого и чудовищно престижного ресторана в Гринич-Виллидж, где подавали только блюда новой французской кухни, к примеру: фасолину, горошину и пару волокон курячьей грудки, изящно разложенные по квадратной тарелке из тонкого фарфора.

      Соболь изобрел новую