Щербина. Юлий Айхенвальд

ринской стороны, грек по национальности, и все эллинское задевало в нем родственные струны. Правда, физически он жил вне отчизны своих великих отцов и никогда ее не посетил, хотя пламенно к этому стремился. Было нечто горькое в том, что жизнь держала его вдали от Греции, где он пребывал своей мечтой, и не пускала его туда на деле; в своем путешествии домой с севера Щербина родного рубежа не достиг. Но душа его тяготела к югу, и он горестно и радостно восклицал:

      Все, что меня с младенчества пленяло,

      В чем видел я родство с моей душой,

      Где сердце после бурь житейских отдыхало, —

      О, Греция, все связано с тобой!

      И слышится жалоба сына, которому не дано было ни разу увидеть прекрасное лицо любимой матери:

      В слезах любви на жребий свой ропщу я:

      Мне не сойти в Нирее с корабля.

      Нет, никогда тебя не посещу я,

      Любимая души моей земля!

      Мне не слыхать, как море вечно стонет

      Над вечною могилою твоей.

      Если могила вечна, – значит, она уже не могила, и веет над нею какое-то неистребимое дыхание жизни. Оно тянет к себе заброшенного на чужую сторону поэта, и он, как поэт, в звучных стихах взывает к тому, кто имеет счастье отплывать на родину, для кого уже «корабль готов, шумят ветрила, распущен флаг земли родной».

      Прошу тебя, пришли с дороги

      Мне горсть земли, земли родной:

      В часы душевные тревоги

      Я окроплю ее слезой.

      Взгляни на гроб Агамемнона

      В его пустынной наготе,

      И у колонны Парфенона

      Пропой ты песню красоте.

      Щербина не видел Греции, но она так явственно жила у него во внутреннем мире и он так отчетливо представлял ее себе, что свое лучшее стихотворение посвятил вымышленной поездке своей в Элладу, победоносно возместил недававшуюся действительность яркой фантазией:

      Окружена широкими морями,

      В тени олив покоится она,

      Развалина, покрытая гробами,

      В ничтожестве великая страна.

      Я с корабля сошел при блеске ночи,

      При ропоте таинственных валов…

      Горела грудь, в слезах кипели очи;

      Я чувствовал присутствие богов…

      И видел я усыпанный цветами,

      Рельефами покрытый саркофаг;

      В них грации поникли головами

      И Аполлон, и вечно юный Вакх;

      А в гробе том красавица лежала,

      Нетленная, печальна, но ясна…

      Казалося, она не умирала,

      Казалося, бессмертной рождена…

      И песнь ее носилась над могилой,

      Когда уже замолкну ли уста, —

      И все вокруг собой животворила

      Усопшая во гробе Красота.

      Именно красота, животворная даже в своем успении, и есть то, что пленяет Щербину в Греции и в жизни вообще. Эллада – родина прекрасного, и оттуда разлилось оно по земле. И Щербина жадно ищет его и напояет им свою душу; в этом он находит утоление тоске по родине, так как прекрасное – это и есть греческое. Как должен быть счастлив и горд человек, который знает, что вся красота в мире создана его матерью! Это – высший аристократизм, и так как на всем покоится красота, всюду сверкают ее брызги, точно роса на цветах, то поэт, пространственно разлученный с Грецией, психологически живет в ней, и только в ней. Он везде у себя, ибо где красота, там – Эллада.

      Прекрасное и есть греческое. Оттого Щербина в своем культе красоты непременно придает ей характер эллинский. Так как она полнее всего сказывается в женщине и искусстве, то греческая женщина и греческое искусство и являются для поэта двумя путеводными звездами, – конечно, на общем небе природы (ведь «в природе – правда бытия»). Лучше сказать: женщина, искусство, природа сливаются в одно созвездие, ибо женская краса переходит в нечто космическое, в те Волосы Береники, которые воспевает художник за их благодатное сияние. Он первый гимн поет жизнедавцу Зевсу, а второй – Прометею за пламя искусства. Для него «роскошно зеленеет святая пальма красоты», и он верует, что «жена нам возвращает Эдем, потерянный женой». На женщине от века почила обязанность вернуть нам Эдем, который мы потеряли из-за нее, и для Щербины женщина эту великую обязанность свою перед человечеством исполняет уже тем, что существует. Поэтому в центре вселенной он ставит женщину, прекрасную носительницу жизни и красоты. Он увидел себя на просторе мира, он шел сначала, не зная куда, – но вот перед ним