Женская верность. Сталинка. Татьяна Петровна Буденкова

Мы в гости и Танюшка с нами, – выглянула на кухню Елена.

      И через пятнадцать минут принаряженное семейство отправилось из дома.

      Плита протопилась, и мясо для супа Анне Анастасия сварила. Только сама Анна всё не шла с работы. Анастасия посчитала дни. Ну да, так и есть, конец месяца! Только успевай отсчитывать! Анна работала табельщицей и в конце месяца частенько задерживалась на работе. От протопленной печи по всей кухне распространялось тепло. Электрические плитки – оно, конечно, дров не надо, но и дорого, и долго. Пока это на плиточке сваришь – полдня пройдёт. Так и приспособились всей секцией: Анастасия Петровна затапливала печь и ставила приготовленные соседками кастрюльки. Печка потрескивала дровишками, которые хранили в подвале, даже из подъезда выходить не надо. Сразу от парадного входа направо вверх лестничные марши к квартирам, налево вниз – в подвал. Подвал сухой и чистый, с белёными стенами, разве что без окон, а так хоть живи. На входе в подвал – замок, чтоб мальчишки ненароком пожар ни устроили. В каждой секции от подвала собственный ключ имелся. Печи топили все каждый вечер. В подвале у каждого своя стайка, двери на щеколде, чтобы не открывалась.

      – Анастасия Петровна, – она вздрогнула. Задумавшись, сидела без света и не услышала, как пришла Анна, – почему без света?

      – Ой! Да так. Твой давненько пришёл. Ты не буди. Пусть проспится.

      Анна кивнула и, тихонько ступая, ушла к себе в комнату. Вернулась быстро, в домашнем халате.

      Чистила картошку и вздыхала, наконец повернулась к Петровне:

      – Анастасия Петровна, вы уж сильно-то Ивана моего не судите. Ему ведь тоже досталось.

      – Ну ить… – как-то неопределённо и горестно вздохнула Петровна. Анна, видимо, решившись, заговорила:

      – Иван меня от верной смерти под исход весны сорок пятого года спас. Жила я на окраине Минска. Город этот, Петровна, красивый город… – она перевела взгляд на тёмное окно, будто там увидела этот красивый город, да так и замерла.

      – Ань, Аня?! Суп убежит!

      – Так вот, немцы-то у нас почти три года стояли. Возле города лагеря смерти. Недалеко от того места, где я жила, тоже был такой лагерь. Похоже, в таком же страшном месте Николай Давыдов терпел муки от немцев. А мой Иван по родителям немец.

      – Ты говоришь, с Поволжья?

      – Никогда и никому не рассказывала… – Анна помолчала, набираясь решимости, и заговорила негромко, прерывисто:

      – Ну да, с Поволжья… немец. Не знаю, не спрашивала, но, видать, не первое поколение его родственников в тех краях родилось. Потому что, говорил Иван, жили в доме, где дед его и отец, да и он сам родились. Однако вся деревня немецкой считалась. Семья Ивана тоже. Но пришли голодные годы. И тут односельчане стали, как говорили, на родину предков, то есть в Германию возвращаться. Письма приходили, что жизнь там не в пример сытная. Ну, вот и отец Ивана собрал своё семейство, выправил документы и увёз… на родину предков.

      Анна замолчала, поднялась и осторожно выглянула в коридор:

      – Как бы Ваня не услышал, что вот…