Грамерси-парк и другие истории. Татьяна Шереметева

время, страну и свою работу, приносила домой подарки – обойму шоколадных батончиков, которые старики отдаривали ей. И которые нельзя было не принять.

      «Старость – что она? Не в ней дело. Дело в одиночестве. И унижении. Потому что одиночество в старости – это всегда унижение. Какое счастье, что отца с матерью Бог уберёг», – её передёргивало при мысли о том, что вдруг и к ним могла бы приходить чужая женщина и по описи выкладывать на обеденный стол продукты, мыло и туалетную бумагу.

      И что ждёт её саму? Теперь-то она хорошо знает, каково это, когда сердце ещё бьётся, душа тихо плачет, а силы каждый день подтаивают, как слежавшийся чёрный городской снег под весенним солнцем. И рядом – никого.

      Она опять ходила с тележкой по своему району. Денег ужасно не хватало, но настроение было решительное. «За одного битого двух небитых дают», – говорил отец. Пока на ногах, пока есть силы, она ещё обязательно что-нибудь придумает. Чтобы ей в старости никогда бы не понадобился социальный работник. Даже такой хороший, как она сама.

X

      Непонятно, с чего это Люська вдруг написала ей письмо. И пригласила к себе в гости. О билетах думать не надо. Только оформить визу. Видно, старая Флиорша протрепалась дочери, что Агнии не то что до Америки – до Малаховки по её нынешней жизни на доехать.

      Агния вспоминала себя, свою подругу и не понимала, почему жизнь дарит свои подарки вот так – не глядя. И, как невеста свадебный букет, бездумно, на удачу, швыряет их через спину.

      И почему, чтобы уж повезло наверняка, лучше, как Люська, учиться на три с минусом, умудриться после школы никуда не поступить и вовремя дать себя заметить нужному человеку. Желательно из цивилизованной страны с развитой демократией.

      …Кожа у неё была белая с лёгкими, светлыми веснушками. Глаза – немножко зелёные и немножко в крапинку. А подбородок остренький и чуть-чуть капризно выдвинут вперёд. Всё капельку не закончено и неопределённо. Как будто по нежной заготовке прошёлся не резец Создателя, а мизинец его божественной десницы.

      На щеках – детские ямочки, а выше – почему-то неожиданно тёмные и длинные брови. Бровям было тесно на узком лице. Они уходили к вискам и по-взрослому встречались друг с другом на тонкой, высокой переносице. Это сочетание детского и взрослого на легко загорающемся румянцем лице было главным, что надолго потом вреза́лось в память, а чаще всего – в сердце.

      Чтобы скрыть тёмные брови, Люська носила густую, падающую на брови чёлку и краснела от каждого пристального взгляда даже девочек.

      А фамилия её была Флиор – почти как «Флёр» из «Саги о Форсайтах», которую Агния в седьмом классе перечитала дважды.

      Выходя к доске, она терзала свои узкие ладони, поминутно краснела и бледнела. Ямочки на щеках то расцветали, то исчезали. Сказать по существу Люська обычно ничего не могла.

      Девочки в упоении слушали напряжённую тишину у доски, мальчики замирали в столбняке, желая навсегда отменить всеобщее среднее образование или, на худой конец, поразить математичку-«Колбасницу» или