Ричард Длинные Руки – гроссфюрст. Гай Юлий Орловский

за ним лес и коричневый холм.

      Сердце вот-вот разорвется, я осторожно повел пальцами дальше, изображение легко прокручивается, но дальше разные виды, а из меня неважный натурщик, уже осторожнее потащил бесконечную картинку обратно, пока в рамке не оказалась та озорная девушка с веснушками вокруг вздернутого носа.

      На этот раз мне почудилось, что она чуть улыбнулась. Я проговорил с напряжением в голосе:

      – Ты… как?

      Она не ответила, но во взгляде я увидел интерес, а губы дрогнули в поощрительной улыбке.

      – А как тебя зовут?

      Ее лицо чуть изменилось, мне послышался ответ, я невольно переспросил:

      – Как-как?

      От портрета донесся слабый голосок:

      – Кри…

      Ее глаза в самом деле смотрят на меня, даже голову повернула чуть-чуть, а сам портрет словно бы обрел добавочную объемность. Я отступил, сердце колотится, кровь ударила в голову.

      – Кри?..

      – Кри, – донесся нежный голос.

      – Это же надо, – прохрипел я, – ага, Кри… А полностью?

      На этот раз она повернула голову и смотрела на меня уже не краем глаза, а прямо в мое лицо. Мне казалось, что надолго застыла, словно снова умерла, затем голосок прозвучал снова:

      – Крис.

      Я перевел дыхание, сердце едва не выпрыгнет, страшно и жутко, я уже видел на гобеленах вытканные картины битв, где цветные человечки дерутся на мечах и копьях, не должен бы вот так, но все равно…

      – Ну да, – сказал я трясущимися губами, – понятно, дериватное сокращение и аффиксальное словопроизводство. То есть ты… Кристина, да?.. А Кристина – дериват от Кристианида. Эх, досокращаемся как-нибудь до полной наготы, что вообще-то для кого-то и весьма заманчиво… Кри, а ты кто?

      Она долго молчала, что-то там происходит, надолго замирает, наконец снова посмотрела на меня, губы чуть шелохнулись, но ни слова я не услышал.

      – Что, – спросил я, – ты помнишь?

      Она посмотрела на меня в удивлении.

      – Солнце… море… гидреты… айрспиды… всегда весело…

      – Это хорошо, – сказал я, – когда все весело. Тебе там как?.. Может быть, сойдешь? У меня тут конфеты, сладости, кофе, пирожные…

      Она произнесла ровным голосом:

      – Нет.

      – Не можешь? – спросил я без сожаления. – Или нельзя?

      Она подумала, снова лицо и все изображение застыли, наконец произнесла тихо:

      – Нехорошо.

      Сердце мое заколотилось так, что в ушах загремели барабаны.

      – Хорошо! – ответил я убежденно. – Что старая мораль понимает?.. Мы, молодые, лучше знаем, что есть хорошо!.. А они достают нас своим занудством, правилами, обычаями, всегда знают, как надо, а почему надо именно так, как хотят они? Мы – новое поколение, мы лучше знаем!.. разве не так?

      Ее глазки заблестели, она произнесла нерешительно:

      – Так…

      – Тогда сойди, – предложил я. – Мы съедим эти пирожные, и ты снова вернешься на свое место. Никто не узнает!

      Она