Философия субъективности. В. М. Розин

[28]. Понятно, что на личностном уровне (то есть вне философского дискурса, на уровне непосредственного ощущения реальности) Кант был убежден, что Бог и есть разум. Здесь он продолжает аристотелевскую традицию.

      И Кант и многие последующие мыслители были уверены, что субъект представляет собой целостность и центр, выступающие условием синтеза и организации, а потому субъект самотождественен и константен. «Смерть субъекта» – это образное выражение прямо противоположных характеристик субъекта, характерных, вероятно, для субъективности. Появление указанных парадоксальных характеристик субъекта, конечно, не случайно. Дело в том, что, начиная со второй половины XIX века, в философии идет работа по преодолению естественно-научного подхода и тесно связанного с ним картезианско-кантовского мировоззрения. В XX столетии формируются гуманитарный и социальный подход и науки, существенно отличающиеся от естественных. Кроме того, становится понятным, что существуют и другие, помимо научного, формы познания – философское, религиозное, эзотерическое, художественное. Но и это не все.

      В философии интенсивно разрабатываются другие концепции мышления и познания: в герменевтике, феноменологии, философии жизни, аналитической философии, в работах отдельных мыслителей (например М. Бахтина, В. Библера и др.). В этой ситуации, как позывает Л. Микешина, предпосылки картезианско-кантовского мировоззрения и понятие «субъект» лишаются своей силы, поскольку меняется понимание и познания и субъекта. Например, анализируя представления философии жизни, Микешина подводит такой итог.

      «Признание значимости жизни, жизнеосуществления «исторического человека», иначе – эмпирического субъекта, предполагает пласт живой реальной субъективности, связанной с особым типом рациональности, фиксирующее проявление единично-всеобщей жизни». А вот вывод, связанный с рассмотрением “субъекта интерпретирующего”. «Такое понимание интерпретации, – пишет Микешина, – заставляет переосмыслить основное представление о познании, выявить ограниченность классической “отражательной” парадигмы. В основе этой парадигмы, как известно, лежат принятые не только наивным реализмом, но и классической наукой допущения о том, что существуют объективные факты, не зависящие от интерпретации, что “чистое”, незамутненное предрассудками и “идолами” отражение не только возможно, но и является условием истинности и адекватности знания как соответствия действительности. Однако сегодня приходится принимать как данность совсем другой “образ” познания, в чем и убеждает меня опыт описанных ранее различных когнитивных практик, включающих процедуры интерпретации»[29].

      Другими словами, в рамках указанных здесь новых подходов и представлений приходится отрицать как деление действительности на мир природы и мир мышления, так и представление, что человек, мышление и природа – универсумы, а познание адекватно описывает природу и мир в целом. Именно на этой картине покоится идея

29

Микешина Л.А. Философия познания. М., 2002. С. 223, 377.