Приступить к ликвидации. Эдуард Хруцкий

протянула руку:

      – Нина.

      – Иван. – Данилов посмотрел ей в глаза и смутился.

      Квартира была маленькой и по-казенному чистой. Всего две комнаты.

      – Располагайтесь здесь. – Козлов положил на стол пакет с едой. – Сами понимаете, за порог ни ногой.

      – Надолго? – спросила Нина.

      – Как придется. Одежду не снимайте, привыкайте к ней, а то ты, Ваня, в этих манишках, как корова под седлом.

      Козлов проверил телефон и ушел.

      Иван подошел к окну. Внизу лежал занесенный сугробами пустырь. По снегу разгуливали важные, похожие на монахов вороны.

      В квартире было тихо, только капала из крана вода да потрескивала свеча.

      И эти, такие мирные звуки приносили воспоминания о прошлом. Казалось, что остановилось время. Не было белых, фронтов, заговорщиков, бандитов. А был только этот пустырь с воронами, звук разбивающейся в раковине воды, треск печки.

      Данилов был слишком молод, ему шел девятнадцатый год. Он еще не избавился от прекрасного ощущения бесконечности жизни. И хотя, работая в группе Мартынова, он видел смерть и горе, участвовал в перестрелках и облавах, он еще не думал о смерти.

      Много позже, когда в памяти его прошлое отодвинется, как в перевернутом бинокле, он поймет, какая смертельная опасность подстерегала его.

      Но сегодня его волновало совсем другое.

      Данилов закурил, взял «Курс криминалистики», подаренный Бахтиным, и углубился в чтение. Нет, он не пойдет после окончания войны в Лазаревский институт. Наука раскрытия преступлений увлекла его, и он твердо решил стать криминалистом.

      Манцев и Мартынов шли вдоль Пречистенского бульвара. Навстречу им из-за угла, чеканя шаг, двигалась рота красноармейцев. Новые, еще не обмятые шинели, смушковые папахи, новые ремни.

      – Левой! Левой! – звонко и радостно неслась в морозном воздухе команда.

      Лица красноармейцев от мороза румяные, шаг твердый.

      Мартынов остановился, пропуская строй, внимательно вглядываясь в лица бойцов.

      – Они скоро на Деникина, – с грустью сказал он.

      – Завидуешь, Федор? – Манцев положил ему руку на плечо.

      – И да и нет, Василий Николаевич. Завидую простоте. На фронте все ясно. Враг издалека виден.

      – Это ты прав. А нам порой приходится искать врага рядом с собой. Вспомни левоэсеровский мятеж.

      Они свернули в сторону Сивцева Вражка. У доходного дома остановились.

      – Может, мне подождать, Василий Николаевич? – хитро усмехнулся Мартынов.

      – Нет, Федор, пошли вместе. В другое бы время пришел один, пригласил бы девушку по Москве погулять, в Художественный театр сводил. Вместе погрустили бы над судьбой трех сестер. В другое время.

      – Василий Николаевич, дорогой мой, разве для любви есть время?

      – Слишком тяжела ее утрата, и слишком большая опасность угрожает ей.

      – Вы думаете?

      – Предполагаю.

      Строгая, вся в черном, Елена Климова сухими от горя глазами глядела на Мартынова и Манцева.

      – Елена