Александра – наказание Господне. Ирина Мельникова

и ватрушечек тоже на всякий случай оставила.

      Кирилл поцеловал ее в щеку:

      – Что бы я без тебя делал, Агафьюшка? Никто так обо мне не хлопочет и не заботится, как ты, милая!

      – И-и-и, голубчик! – Поднявшись с кресла, нянька направилась к двери, но остановилась на пороге. – Жениться тебе надо поскорее! У меня и силы уже не те, да и за детьми присмотр нужен материнский, а то эта хранцузка опять жаловалась на робят. Учиться не хотят, задания не выполняют, озоруют – страсть! Вчера ей пирожное на стул подложили, юбку попортили, а давеча чернил в кофий налили… Я ругаться стала, так Андрюша меня ведьмой обозвал, а Илья вообще велел на глаза не показываться. – Тут нянька углядела искру ярости в глазах князя и испуганно зачастила: – Прости меня, дуру старую! Болтаю незнамо чего!

      – Немедленно прекрати защищать этих негодников! – Адашев в сердцах стукнул кулаком по столу. – Совсем распоясались, мерзавцы! Мало того, что изнеженными лентяями растут, науками совсем не интересуются, так еще и пакости всякие измышляют! Скажи Федосу, чтобы завтра поднял их не позже восьми часов и до завтрака пускай помогут дворнику расчистить двор от снега, а потом обоих ко мне в кабинет на разговор. Мадемуазель Веронике тоже передай, что я жду ее после десяти.

      – Ой, батюшки! Что же ты такое надумал, Кирюша?! Виданное ли дело, чтобы барчуки лопатами скребли да метлами махали?

      – Вот пусть и машут, коли барчуки! По крайней мере аппетит нагуляют и в еде копаться не будут! Насмотрелся я уже на эти представления, когда они от всего нос воротят: это им не так, то не этак! Пока снег не сойдет, каждый день будут двор чистить. Завтра же переговорю с Авдеем, чтобы на конюшне им работу подыскал, а то растолстели, разжирели, как купцы татарские! Ты ведь помнишь, я в их возрасте и в ночное, и на рыбалку, и на охоту с отцом выпрошусь, а эти… – Князь махнул рукой и огорченно поморщился. – Тяжеловато им придется, когда на флот пойдут служить, а все потому, что сызмальства к пуховым перинам да к сладкой еде приучены.

      Агафья, несколько раз мелко перекрестившись, склонила голову:

      – Конечно, Кирюша, ты можешь осерчать на меня, старую, но я одно скажу. Детки-то твои мужской руки и не ведали. Княгинюшка, Анна Денисовна, болела долго, не до детей ей было. Батюшка да матушка почитай все время по заграницам живут. Вот и выросли робята, как та полынь-трава: сами себе хозяева, что хотят, то и творят! Каюсь, батюшка, баловала я их – детки все-таки, им и ласка требуется, и жалость какая-никакая…

      – Вот за эту жалость и оскорбляют они тебя, наверное! Но я с этим быстро разберусь и, клянусь, оба получат от меня по заслугам! Завтра же лично займусь их учебой и воспитанием. Найду наконец хорошую гувернантку из русских, а француженку уволю. Толку от нее никакого, охрану нанимать ей не собираюсь. Что же это за учительница такая, если не в состоянии за себя постоять? Пусть ищет себе другое место.

      Нянька покачала осуждающе головой:

      – Больно сердит ты, голубчик! Они ж еще дети малые, да и хранцузку жалко. Где она посередь зимы место сыщет?

      Князь