Замтийсские сказания. Имена. Зувус Сувуз

нечто за игрой с собственной ненасытностью, а там и оказался переточенным бессмертием в смерть, оттого и тут же канул в небытие.

      Монстр долго тут плутовал со своими предпочтениями, а когда край в негодность завернул всеми красотами, тот отправился прочь, но выйти за пределы не смог, их не отыскал, сам же тут вскоре и сгинул, от силы своего аппетита, кстати тому от страданий пришлось так же и себя обессмертить.

      Надзиратель точно как и сии монстры ту заперт был, он сам провинился, и тех доставлял кто-то с небес, не иначе.

      Край исправлений кто-то отреставрировал позднее, а тут объявился двойник сего надзирателя, останки обоих же куда-то и кто-то уволок через отверстие в стеклянных недрах, после чего то некто запер на механический глаз-люк.

      Существо-достояние Заун и равнина "Несчастий"

      Его просили о многом, собственно ценили за верность пользе, да только. Создание, кое называли чудищем, было благородным, существовало лишь четырежды в год, затем сбрасывало тело в ближайший ров "Знамений" и лихо улетало потаенной нуждой, выручая каждый раз лишь золотыми чудесами! Временно гостило нечто на равнине "Несчастий", откуда и падали, спускались, ползли, мчались несчастья, там их само исправляло, прятало, и сокрушало давлениями своей волшебной натуры.

      Заун стал благородным только из-за того, что поел кости первоволшебника и жертвы живых технологичных пород фантазий, с коими за раз заполучил его чары, душевные задачи, да и таланты с преданностью сверхъестеству, а был вовсе не таковым, безобразным, жалким и иным, впрочем и сама равнина была тварепарком, в котором колдунишко обучал магических тварей фокусам параформации своей сути и вычищения ее мистической стихии, после смерти колдуна монстры загоревали, и слегли от несчастья, так путному и не научились ведь, а долги времени – оттенки своих жизней и бытностей попролили в этом открытом учреждении "Навыкозанятств" с лихвой, так низменность превратилась в захоронения тех кто учился тут, затем тех кто навещал этих, а там и тех кто навещал последних.

      Равнина испускала трагедии, ими и питалась округа, счастье ей чудилось чем-то противным, потому она ему и не дозволяла рядом с собой заводиться, частенько забавлялась взбалмошными проделками и гиблыми утехами.

      В очередной предпасмурный вечер, увидев старичка, крайне взбалмошного и весьма впечатлительного, того, кто не терпел не ровной земли, а так же избегал возвышенностей, равнина вмиг подросла на пару метров, а вширь расползлась на пару пар, да принялась выжидать деяния-утешения для всех своих дремучих причуд.

      Старец остановился, пройти тот возле возвышенности не мог, а от мысли подниматься с хрустящей спиной, ему стало внутренне худо, отчего и рассвирепел, то на упрямства бугра и пообещал отомстить, а сам развернулся и рухнул от посланной тому глыбой последней немощности сверху, капризами равнины.

      В краю чудищ полно, но к горе приближаться не каждый смел, подбирать плоть чью-либо, или уносить прочь останки кого, так что в очередной раз, когда вернулось существо, тому