Маскарад. Терри Пратчетт

режиссером.

      – Так на чем мы остановились?

      Зальцелла, не отрываясь, следил за движениями Уолтера, пока тот аккуратно, кусок за куском, перекладывал уголь из одного ведерка в другое.

      – Зальцелла?

      – Что? О! Прошу прощения… так о чем я говорил?

      – Что-то насчет цветочков и ягодок.

      – Гм? Ах да. Да. Так вот… видите ли, обычные актеры очень отличаются от актеров оперы. В обычной театральной постановке и млад и стар найдет себе соответствующую роль. Главное – талант. Поэтому театральным актером можно быть всю жизнь. И с возрастом человек лишь оттачивает свое мастерство. Но если ваш талант кроется в танцах или пении… Время крадется за тобой, как вор, все… – Он развел руками, подыскивая подходящее слово, но, так и не обнаружив оного, неловко закончил: – Все время. Время – это яд. Зайдите однажды вечером за кулисы и понаблюдайте. Вы увидите, что танцовщицы постоянно крутятся перед зеркалами, выискивая первые признаки грядущего возраста, а следовательно, несовершенства. Понаблюдайте за певцами и певицами. Все постоянно на взводе, каждый знает, что сегодняшнее выступление может стать последним идеальным выступлением и завтра все будет по-другому. Именно поэтому все так ищут удачи. Понимаете? Все эти разговоры о живых цветах, которые приносят несчастье, они из той же серии. То же самое с зеленым цветом. И с ношением настоящих драгоценностей на сцене. И настоящими зеркалами на сцене. И свистом на сцене. Оттуда же пошло это подглядывание за зрителями через дырку в главном занавесе. И использование только новых коробочек с гримом в вечер премьеры. И вязание на сцене, даже во время репетиций. Желтый кларнет в оркестре – это к несчастью, и не спрашивайте меня почему. А если представление еще до своего окончания вдруг прервалось – хуже этого и быть не может. Лучше разбить тысячу зеркал или несколько месяцев просидеть под лестницей.

      За спиной Зальцеллы Уолтер аккуратно положил в ведерко последний кусок угля и тщательно обмел его щеточкой.

      – О боги, – выдохнул Бадья. – Я думал, с сыром было трудно, а тут!..

      Он махнул рукой в сторону кипы бумажек и того, что выдавало себя за бухгалтерские отчеты.

      – Я заплатил за это заведение тридцать тысяч! – воскликнул он. – Здание в самом центре города! Первоклассное место! Я думал, что отлично сторговался!

      – Полагаю, предыдущие владельцы согласились бы и на двадцать пять.

      – Да, а что там с этой восьмой ложей? Стало быть, формально она принадлежит Призраку?

      – Да. И в дни премьер ее лучше не занимать.

      – Но как он туда пробирается?

      – Этого не знает никто. Мы много раз обыскивали ложу в поисках каких-нибудь потайных дверей, но…

      – И этот Призрак не платит нам ни цента?

      – Ни единого цента.

      – Тогда как место в ложе стоит пятьдесят долларов за представление!

      – Но если в премьерную ночь вы его продадите, то будет беда.

      – Боже мой, Зальцелла, ты ведь образованный человек! Как ты можешь спокойно сидеть на этом