Будь что будет. Марина Серова

меня человек был маленького роста, с цепкой хваткой и очень ловкими движениями.

      Двое мужчин бросили Виктора на багажник и повернули его лицом вверх.

      – Где застежки?! – один склонился к самому уху и заорал что есть мочи, а второй приставил нож к горлу, делая сопротивление невозможным.

      Когда Жукецкий что-то ответил, тот, что поменьше, полез в салон его машины и довольно быстро нашел там бумажный сверток. Затем, пошарив еще немного, достал какой-то пакет. Проверив содержимое находок, он кивнул головой напарнику.

      Я снова сфокусировала взгляд на человеке, который сдавил мне горло и время от времени слепил шокером, залезая чуть ли не в глазное яблоко.

      Я узнала его, и он это понял:

      – Ты больше не будешь швырять свои сумки.

      Кто-то скомандовал:

      – Заканчивай.

      Раздались выстрелы, я хотела вскрикнуть, но не успела. Все тело затрясло, и я провалилась в небытие.

      Глаза открылись. Белый халат метнулся к двери. Крашеные стены, потемневшая побелка на потолке, тумбочка, пружинящая кровать. Я в больнице.

      – Расхерачили, натурально, полковник, – голос был грубым и жестким, – навряд ли я смог бы лучше.

      – Не прибедняйся, Антон Дреич. Твои способности мне хорошо известны.

      Дверь в коридор осталась открытой, и я отчетливо могла слышать диалог двух мужчин.

      – У них на все про все ушло около тридцати секунд: захомутать и расспросить бугая, нейтрализовать телку, обыскать машину. Вырубить ее и кончить его. Очень быстро.

      – Согласен.

      Я села на кровати.

      «Неужели Виктор погиб?»

      Вошла медсестра, за ней следом Ежов и незнакомый мужчина огромных габаритов.

      Кроме меня, в палате никого не было.

      Девочка-медичка подошла и попросила лечь.

      – А вот и Татьяна Александровна ожила.

      Голова болит, сердце ухает. Заголившиеся ляжки выбились из-под одеяла.

      – Лежите, – приказал Ежов.

      – Красивые ножки, – напрямую высказался амбал в новеньком камуфляже и армейских ботинках.

      Я не имела ничего против.

      Человек, в лексиконе которого присутствовал глагол «расхерачили», сел на несчастный стул, и, как ни старался, меньше половины комнаты занять ему не удалось. В нем было около двухсот килограммов, а может, и больше. Лицо с добрую сковородку искренне улыбалось, приветствуя мое воскрешение.

      Я почувствовала, что налюбовалась Антон Дреичем на всю жизнь, и повернулась к Ежову.

      – Как вы себя чувствуете?

      – Могло бы быть и хуже, – резонно заметила я. – Немного не доехала, Геннадий Александрович.

      Помолчали.

      – Виктора застрелили?

      – Да.

      – Он быстро умер?

      – Мгновенно, десять пуль за две секунды. Автоматический пистолет, – подал голос титан.

      – Пусть так, – смирилась я, не в силах что-либо изменить. – Давно я здесь?

      Полковник взглянул на часы:

      – Сейчас пять минут третьего. Уже четыре часа.