Островок. Стихи. Наталия Овезова

царь Навуходоносор создал висячие сады Семирамиды (7 в. до н. э.). Они были предназначены для своей возлюбленной Аматис. Почему сады названы в честь другой царицы – Семирамиды, жившей прибл. 200 лет назад до появления садов, остаётся загадкой. Именно по этой причине в стихотворении появился образ праправнучки.

      Предчувствие

      Времени нет – оно зачерствело и раскрошилось.

      Я ускользаю сквозь сон в неизведанный Атман.

      Знаешь, в космических далях есть и любовь, и милость,

      И совсем не тянет вернуться к Земле обратно.

      Там другой мир – он вечен, велик и чуден,

      А километры – условная мера, и только.

      Но стоит замешкаться, как сносит возвратом – «в люди!»,

      Минуты впиваются тысячами осколков…

      Там же благая сила и смерть ничего не значит.

      Там ничего не ждёшь, не ищешь очаг и крышу.

      И каждый раз полёты становятся легче, ярче…

      Мне только страшно, что больше тебя не услышу.

      Маки

      Идёт гроза, и маки на лугу

      поникли от свинцовых капель ливня.

      Чтобы спастись от доли незавидной,

      согнули шеи тонкие в дугу.

      Несносный дождь по венчикам цветов

      выстукивает мрачные миноры:

      с надменностью, с ворчанием, со вздором —

      и даже на разбой идти готов!

      А тучи, всемогуществом грозясь,

      огнём сверкают яростно и властно

      и, сотрясая воздух громогласно,

      растрачивают свой боезапас.

      Мелькают стрелы – может, и меня

      пронзили бы, не спрячься я под кровлю.

      А у самой застыло комом в горле:

      какая же покорная Земля!

      Не спорит за удел своих детей —

      ей всё равно, кому там счастья мало…

      Не всем даётся жизнь начать сначала,

      а кто-то будет новых ждать дождей…

      Но как бы не глумились небеса,

      разгонит ветер шумную ораву,

      заблещет солнце, и в промокших травах

      вновь заалеют маки-паруса.

      Зарисовка декабрьской ночи

      Простыла… По улицам нынче гуляет декабрь,

      морозною стужей рисует на окнах картины.

      Медяшку-Луну подбросил в небесный алтарь,

      она же увязла в заснеженной кроне осины.

      И смотрит в окно мне, где кактус ушастым пятном

      на матовом тюле сподобился дымчатой кошке —

      хитрит, да и ладно!.. А я расскажу ей о том,

      что с ней хорошо, хоть этот спектакль понарошку.

      Но та затаилась – ей зритель не нужен совсем,

      следит за часами – за тонкими крыльями стрелок.

      Ей ближе охота, а я ем малиновый джем…

      И хочется спать, ведь полночь уже перезрела.

      Когда мне грустно

      Когда мне грустно,

      я смотрю в окно.

      И хоть давно за ним пейзаж знакомый,

      всегда найдётся на небесном склоне

      от скучных мыслей

      сказка-полотно.

      То