Небесный почтальон Федя Булкин. Александра Николаенко

не провела меня как-нибудь, чтобы в Град Небесный жить тайком не уехала, нужно все без исключения подозрения предусмотреть!

      – …Поживет, Федя, человек на земле, походит, порадуется, полюбуется на чудеса разные, лета и зимы, моря да горы, и так, бывает, находится, так устанет, что захочется отдохнуть от жизни ему, спать приляжет да и заснет крепко-накрепко…

      Тоже так иногда засыпаю я. Только голова на подушку – и утро.

      – Душа же увидит, Федя, что уж очень устал человек ее, да и отлетит тихонечко, далеко-далеко, на самое небо. Нельзя такого человека будить. Разбудишь его, а душа-то в тело вернуться и не успеет… Вот ты, Федь, глаза закрой, посиди тишком, поразмысли молчком…

      – О чем поразмыслить молчком мне, бабушка?

      – А о чем рассказать, что спросить хотел, о том помолчи. Только глаз не открывай, не подглядывай, а то ничего не получится.

      И сижу, не подглядываю. Молчу. Тысяча вопросов во рту накопилась!

      – А теперь поднеси ладошку к губам да подуй тихонечко.

      И полился в ладонь воздух теплый, мягонький, чуть-чуть петушком на палочке пахнет (только что, недавно, спичку догрыз петушиную), и как будто прикоснулся кто-то невидимый. Руку трогает, шебуршится, щекотно даже…

      – А теперь сожми в кулачок.

      Поймал кого-то… точно, точно поймал!

      – Кто там, бабушка?

      – А не знаю, не видела…

      Неужели душу я выдохнул?

      – Посмотреть ее можно или забоится она, назад потом не вернется?

      – Посмотри.

      Никого, ничегошеньки нет в кулаке моем. Только если поближе принюхаться, петушком на палочке чуть-чуть слышно…

      И от пальто маминого зимнего в клеточку мамой слышно, от помады ее, от платьев – мамой моей… От стола от папиного, газет, от ключей его, пиджака его – папиросами синими с лентой красненькой «Беломор».

      Снимешь с вешалки куртку папину с капюшоном, в какой окуней с ним тогда на даче ловили, костром и дождиком пахнет. Вот тут искоркой прожгло, отлетело. Три копейки в кармане…

      Помажет йодом царапину бабушка, щиплет до слез, а подуешь от души на царапину – сразу легче.

      Не спится мне, размышляю, думаю…

      Одна мысль – корабликом, в бутылку прозрачную запечатанным, как бы достать его? Как попал туда? Как в янтарь жук попал, как ему пришлось натерпеться…

      И другая мысль – луноходом, что никак не купит мне бабушка. Еще мысль – мороженым в стаканчике вафельном, даже просто подумаешь: вкусная…

      Мысль шмелем, что сегодня перед скамейкой по асфальту ползал, а бабушка ему листик подставила, на траву унесла. Про клопа малинного мысль, что случайно сегодня вместе с ягодой раскусил, до сих пор противная мысль…

      Что завтра с бабушкой на рынок поедем мысль, про беляш мысль – в бумаге масленой, какие в тележке на станции, объедение…

      Про абрикосы с черешней мысль. Про цыплят-котят-щенят, что всегда продают вдоль забора рынка…

      Чтоб купила мне завтра щеночка собаки бабушка – хорошая очень мысль. Или хоть бы цыпленочка. Что зачем-то продают там еще прищепки, галоши, варежки, пелеринки, теткины