Свидетели БРТН. Дмитрий Евгеньевич Зарубин

пародии на американские небоскребы, на трубчатой пирамиде одной из них пробили часы.

      На автобусной остановке, – грубо красной, с крышей, похожей на крышку дешевого черного гроба, с желтой, аршинными буквами надписью «Поздравляем любимый город с праздником!» на замызганном стекле павильона, за которым виднелись многочисленные разноразмерные бутылки с пивом и энергетиками, – стояли мрачные люди: нахохлившись, в одинаково неярких куртках и плащах, беспрерывно озирающиеся и всматривающиеся в сгущающуюся тьму. Они по привычке ждали маршрутку или «левый» затюханный «пазик», не подозревая, что рейсы без объяснений и предупреждений отменили, а маршрут запретили, обозначив иной, по другой дороге, сдвинув время и места посадки и высадки пассажиров.

      Слева выскочила белесая «газель» без номеров, с установленным на капоте ярко-блестящим массивным кенгурятником и ударила легковушку в бок по центру. «Волга» опрокинулась, фургон по инерции протащил ее за обочину, – скрежеща и раздирая алюминий по асфальту, снеся бордюр и сбив хромую и бесхвостую дворняжку, – и замкнул о фонарный столб. Свет потух, бродяжка завизжала от куска лобового стекла, воткнувшегося ей в тощий голый живот.

      …Ах, мой милый арлекин, арлекин, арлекин, милый, милый арлекин, все прошло, прошло, прошло, ах, зачем, мой арлекин, милый, милый арлекин, все прошло, прошло, прошло, все так скоро кончилось, ах, мой милый, нежный арлекин…

      Полковнику было ладно и тепло, он лежал, вытянувшись на мягкой и одновременно твердой плоскости, в темноте порхали флюоресцирующие бабочки и прочая мелкая светящаяся тварь, из ниоткуда в самую серединку струилась голубая, похожая на цвет глаз крыски жидкость, и пахло восхитительными мамиными беляшами, горячими и маслянистыми.

      Ветер аккуратно снял дымную и пахучую, коричневую пенку с дорожно-транспортного происшествия, как снимает гурман серебряной ложечкой самый-самый смак с домашнего латте, в котором все ингредиенты употреблены с перебором, и забросил это пенное облачко в глубь жилых микрорайонов города.

      4.

      Оля, открывая пластмассовым ключом металлическую дверь подъезда, поморщилась: приторно-сладко пахло пережженным зерном – из детства, с летних каникул у бабушки: ее покосившийся от времени деревянный дом стоял на краю маленького села, а через неширокое, заросшее полынью поле начинался колхозный ток с мрачной коробкой крематория-гранулятора, в котором день и ночь перерабатывали крошечные капли солнца в коричневые, как будто бы прокрученные в мясорубке, архинужные народному хозяйству комбинированные корма.

      Эфэсбэшница поехала на дребезжащем лифте, что делала крайне редко, угрюмо всматриваясь в расплывающееся в золотистом дюрале обшивки лицо, повторяя сначала про себя, а потом вслух, громче и громче: «Одна, одна, одна, одна, одна…» Устройство неожиданно остановилось, прервав крыску на полуслове, тяжело разжало изрисованные обнимающимися эмо двойные створки. Она тяжело перешагнула порожек, с трудом протопала по просторному коридору (замерзшие