Соседи. Юлия Парфенова

пушистый иней, деревья и кусты казались новогодними украшениями. Когда проезжали небольшой мощёный плиткой пятачок перед местным домом культуры, Ник засмотрелся на замечательно сохранившегося Ильича, вариант был небольшой, компактный, но всё что полагается, включая кепку, присутствовало. Только местный Ильич не протягивал руку в светлую даль, указывая пролетариату на туманно-счастливое будущее, а пребывал в некоторой философической задумчивости, взявшись рукой за лацкан пиджака.

      – Бережёте традиции? – пошутил Ник.

      – Да-а, – откликнулся Лапшаев, – ядрит твою кудрит, тут это идолище стоит, а за углом церкву новую поставили, весёленькую такую, красочкой зелёненькой покрасили. Так наш вождь прям в ту сторону смотрит, задумался. Как говорит мой племяш, карму исправляет, мать его за ногу!

      Оба заржали так, что Ника чуть не вырвало. Сказывались вчерашние возлияния и кошмарного вида рассол, которым утром его поил новый знакомый, презрев мольбы о чашечке кофе или, на худой конец, чая. Выехали по вполне приличной дороге в поля, колеи здесь были неглубокие, прихваченные ледком. Старый гремящий уазик потряхивало, Ника подкидывало на ухабах, в салоне воняло бензином и старыми тряпками, а Лапшаев рулил, рассказывал байки и периодически одобрительно общался со своим средством передвижения, именуя его «тупорылиной».

      Как-то незаметно Ник задремал, проснулся от удара лбом обо что-то твёрдое. Фары тупорылины уже освещали синие сумерки.

      – Это мы сколько уже едем? – ошеломлённо спросил Ник, потирая лоб. Ему показалось, что он проспал несколько суток.

      – Да всего часа полтора-два, темнеет-то нынче уже с обеда, – отозвался Лапшаев озабоченно, – поздно мы с тобой встали, я хотел засветло приехать. Эх, мать твою за ногу! Это ж не ухабы, это ж лунные кратеры! Держись!

      Машину кидало так, что каждый раз казался последним. Широкая дорога уже кончилась, вокруг был темнеющий лес, высовывающий на путь мохнатые лапы сказочных ёлок. Лапшаев, видимо, обрадовался, что вновь обрёл благодарного слушателя и собеседника.

      – Это самое бездорожье пошло, весной, осенью здесь вообще почти не пробраться, даже на козле. Я стараюсь либо ещё по сухости, либо уже по ледку. Но это если зима неснежная или в ноябре – начале декабря. А если уж начало мести, то всё. Только ежели снегоходом затовариться. Но старички-то наши, они экономные. Что-то сами запасут с лета, а консервы, крупу и макароны, которые я привожу, те берегут, от мышей прячут.

      – А как же врачи? – спросил Ник, припомнив торжественные походы своей бабули в поликлинику.

      – Дык я там за всю медицину и отдуваюсь! – хохотнул Михаил Алексеевич. – И повязки я им накладывал, и гипс на переломы, даже рваные раны зашивал! Степаныч пару годков назад так себе косой ногу рассадил, старый хрыч, что чуть концы не отдал! И представь, отказался ехать в больницу наотрез! Если, говорит, помру, так дома, а не в больничке вонючей. Да, по правде, я его и сам неплохо заштопал, лекарства, конечно, возил