Бесчувственники (сборник). Владимир Тучков

волосы из носа растут и ум – словно снятое молоко.

      Ну а потом, после тридцати, горькая водка, быстрые руки, длинные ноги.

      Однако тоже любовь. Только пить надо больше, поскольку лишь водка способна отдраить с единственных, для нее одной рожденных всякую ржавчину, отбить всякий запах. Чтобы лицо возлюбленного туманом было подернуто. Когда розовым, когда голубым.

      И это тоже любовь?

      Да, и это любовь. С полным набором свойственных ей иллюзий. С той же самой биохимией.

      И о замужестве уже вроде бы вопроса не стояло. Уже к пятидесяти приближалось. Точнее к сорока, но такая любовь – это год за три. Такое безоглядное расходование себя. Такая жизнь с постоянно колотящимся в груди сердцем: когда посмотрит не так, и когда посмотрит именно так, как в первый раз, когда посмотрит на другую, когда исчезнет, а потом вернется, когда не поймет, что для него старалась…

      А в сорок всё кончилось. Любовь кончилась. Потому что уже на самом деле пятьдесят было. Гормоны кончились. Жизнь кончилась.

      Жизнь кончилась, потому что кончилась любовь.

      Любовь кончилась, потому что кончились гормоны.

      Гормоны кончились, потому что кончилась водка.

      Водка кончилась, потому что к власти пришел Горбачев.

      К власти пришел Горбачев, потому что кончился социализм.

      Социализм кончился, потому что люди устали любить по-старому.

      Однако,

      если бы люди были способны любить беспрерывно, как это удалось Елене, любить беспрерывно без вина, к сорока годам они представляли бы собой не менее печальное зрелище. Любовь и вино сжигают человека изнутри одинаково безжалостно.

      Так дальше жить нельзя

      Нет на свете никого красивее, чем люди без чувства страха, никогда не ощущающие приближающейся опасности. Природа уготовила им эффектную броскую внешность, которая отпущена лишь на годы детства и юности. Яркую, запоминающуюся. Чтобы помнили. Потому что хранить память о стариках глупо и нелепо. Ведь среди стариков нет ни одного, кто был бы полностью лишен чувства страха. Который в роковую минуту крепко сжимает сердце и отводит человека на безопасное расстояние от неминуемой смерти, вполне откровенной для других и неторопливой.

      Андрей ловчил, занимался пустым самовнушением уже довольно давно. «Разобьешься!» – говорил он себе не менее ста раз, стоя на краю крыши двенадцатиэтажного дома. Но знание, не подкрепленное эмоцией, бесполезно. Ему по-прежнему было абсолютно безразлично: шагнуть ли в непонятную бездну или остаться здесь. Здесь и там – это было для него совершенно одинаково. Разницы он не ощущал.

      И лишь распластанный на асфальте, обезображенный страшным ударом труп товарища, которого он легонько толкнул в спину, дал нужную эмоциональную закрепленность.

      Тот же результат был получен, когда спихнул с платформы под последнюю электричку припозднившегося алкаша. Перерезанный пополам, с кишками, вывалившимися из живота, с отсутствием лица, на месте которого зияла черная дыра, уходящая в бесконечность. «Нет, я таким не должен быть