Благородная империя. Атеро Виртанен

очень хорошо помнил тот день, когда его захватили в плен.

      Укрепленный командный пункт был так близко к фронту, что до него доносились крики раненых. Положение становилась все хуже, восставшие отступали, теряли технику и людей. С Ринслейфом был его лучший товарищ, с которым они прошли много битв и знали друг друга, как родные братья; во всяком случае, так думали окружающие и сам Ринслейф.

      Цена ошибки высока. Наступление лангоритов сломило сопротивление повстанцев, битва превратилась в бойню; живых солдат наматывало на гусеницы танков, разрывало на части тучами боевых наноботов, их тела плавились от термобарики и таяли от химикатов. Империя наступала по всем направлениям и везде побеждала, и когда Ринслейф понял, в чем дело, правда потрясла его до глубины души.

      Его друг и брат был предателем.

      Когда лангорские солдаты ворвались в штаб, он упал на колени и молил о пощаде, кричал, что всегда стоял за имперцев и что он признает их превосходство, но его крики потонули в грохоте выстрелов. Ринслейфу не было страшно; в конце концов, худшее, что с ним могло случиться – порабощение, однако три минуты под лапой лангорита – конец хоть и мерзкий, но быстрый, и Ринслейф надеялся только, что успеет запьянеть от хессена и тошнота превратится в восторг… но вместо этого ему на голову надели черный мешок.

      С того момента его жизнь превратилась в кошмар наяву. Его пытали почти беспрерывно, приемы становились со временем все изощреннее. От него ничего не требовали, просто истязали ради удовольствия или, быть может, мести; Ринслейф умел терпеть боль, но лангориты знали, куда бить: каждый день ему рассказывали о новых поражениях восстания и победах лангорской армии; это подчас было хуже, чем любые мучения плоти.

      Повстанец держался много дней, но наконец его силы иссякли; он сломался и умолял всех вокруг убить его или хотя бы поработить, даже почти убедил охранника; боль и усталость победили гордость, но страдания продолжались, пыткам не было конца.

      День за днем его мучили все новыми и новыми способами, но теперь унижения, которые он переносил тяжелее игл под ногтями и бессонных ночей, уже ничего для него не значили: он уже не просто не боялся их, а даже желал, ведь так у него была надежда, что кто-нибудь в порыве ненависти убьет его или подчинит.

      И вот в один день все пытки вдруг прекратились. Все, кроме одной. Трибунал приговорил Ринслейфа к вечному донорству. Доноры лишены всякой связи с миром; они днями лежат без движения, пока в их телах выращиваются новые органы, которые затем идут на продажу; множество систем жизнеобеспечения не дают осужденным ни умереть, ни даже потерять сознание.

      Поначалу герою казалось, что хуже того, что он уже перенес, нет ничего, но недели, месяцы и циклы донорства показали ему, как он ошибался: его бичом неожиданно стала скука, и бесконечное безделье оказалось, пожалуй, самым жестоким из всех испытаний. Потому-то он легко согласился на предложение загадочного старика. Покой – мечта лангорита; человеку нужна