45-я параллель. Полина Жеребцова

найти другую работу, но она покачала головой:

      – Нереально! Я обошла все столовые, фабрики и магазины. Никто не берет! Люди держатся за рабочие места, цепляются, как утопающие за соломинку. Буль-буль-буль!

      – Печальное сравнение! Удачи!

      Мы простились.

      Мама расстроилась, услышав мой рассказ о первом дне курьерской работы. Она уже рассчитывала, что я начну приносить доход, а она, как в моем детстве, будет все отбирать и распоряжаться деньгами.

      Пенсию, которая ей полагалась, государство платить отказывалось: нет жилья – нет пенсии. Как забавно! Все в России подстроено так, чтобы вышвырнуть людей, переживших войну, на обочину, в нищету, и забыть о ненужных свидетелях навсегда.

      Пособие по безработице нам не платили по той же причине: если человек не имеет достаточно средств, чтобы купить свой дом и прописаться в нем, никаких пособий ему не положено! Ежемесячные выплаты везунчикам были настолько скромны, что их хватало только на скромный обед, но никак не на месяц, а дня на два. Нам не полагались даже они.

      Я понимала, что некогда думать о пережитом, нужно выживать. В ином случае мы, потеряв на войне здоровье, обречены ночевать в самодельных картонных домиках у рынков, на площадях или в злачных местах. Вот и вся возможность, которую даровало нам государство после десяти лет геноцида, бомбежек и голода.

      Молодость оттого и молодость, что отчаяние сменяется мечтами о чудесах.

      – Завтра в Ставрополе выставка картин Рериха, – сказала я маме, отвлекая ее от печальных мыслей о сне на голодный желудок.

      – Наверное, это не оригиналы, а копии, – сонным голосом отозвалась она, взгромождаясь на сырую постель.

      – Сходим на выставку? Рерих был философом! Нам не помешает приобщиться.

      Мама согласилась.

      Ночью мы гоняли котов шваброй и поливали их холодной водой. Ставропольские коты, обитающие в районе Нижнего рынка, голосили на крышах в предчувствии марта, требуя неземных наслаждений. Рыжий, белый, сиамский, черный, серый и три коричневых осаждали бывшую конюшню. Кошки Полосатик, Одуванчик и Карина пищали, пробирались к усатым мушкетерам через кухонное окно, а возвращаясь, лихо пританцовывали в комнате лезгинку.

      Где-то выла собака, посаженная на цепь, скорее всего несколько дней ее не кормили. Забыли. Под утро защебетали птицы, застучали по карнизу клювиками с просьбой дать немного хлебных крошек. Я вышла, жмурясь от яркого февральского солнца, не горячего, но лучистого, кутаясь в теплый платок, и вынесла для пернатых и хвостатых завтрак.

      Новый день начинался, принося с собой заботы и неразгаданные загадки, как можно выжить здесь, на сорок пятой параллели, в городе, похожем на Бермудский треугольник, затягивающий вглубь и ничего не отдающий взамен.

      Собираясь на выставку Рериха, мы принарядились. Я надела рыжую искусственную дубленку и голубой шарф, а мама была в сером пальто и шали. Кошек мы оставили одних. Бедняжки жались к теплой стене, чтобы не мерзнуть на холодном полу, и вспоминали ночные утехи.

      По дороге на выставку мама недобрыми словами ругала