Кулёма. Наталья Михайловна Куртова

анка. Поэтому, когда у него родилась дочка, он назвал её Акулиной. Потому что у его дочки должно быть самое необыкновенное, самое редкое имя! Мама переживала, как же девочку называть дома – не Кулей же, в самом деле. Вот мама говорит дочке: «Скажи «МА-МА»!», а дочка пузыри пускает и смеётся в ответ. Мама смотрит на неё и говорит ласково: «Ну, ты и Кулёма!» Или поставит перед дочкой чашку с молоком, а дочка чашку перевернёт, хлебушек туда покрошит и дует на крошки – в кораблики играет. Мама увидит это безобразие и воскликнет с умилением: «Ну, ты и Кулёма!». Так и прилепилось к ней – Кулёма. Ну что делать – Кулёма, она и есть Кулёма!

      Кулёма росла, и вместе с ней росла одна большая проблема. Кулёма не говорила. Ни «мама», ни «папа», даже «агу» не хотела говорить. «Подождём ещё немного, заговорит, как миленькая!» – утешал папа себя и маму. Ждали-ждали, дождались, что уже и в школу девочке пора, а она не разговаривает. Пошли к доктору. Кулёма показала доктору язык, на просьбу «что-нибудь порисовать» – нарисовала строение дождевого червя и схему круговорота воды в природе. У доктора запотели очки, он их протирал, протирал пояском от белого халата, а потом и говорит: «Думаю, у вашей девочки есть свои причины не разговаривать. Наверное, тут кроется какая-то тайна». Кулёма внимательно на него посмотрела – он оказался подозрительно догадливым для доктора. У неё, действительно, была своя тайна. Она понимала язык предметов. И у неё было так много работы – ведь она всем нужна, просто нарасхват! Тут не до разговоров!

      Взять хотя бы эти капризные цветные карандаши. Как тут уснешь, когда они полночи пищат из коробки: «Нам холодно!». А другие ворчат: «Нам жарко!». Пришлось Кулёме разбираться. Холодные цвета – это синие и голубые. А тёплые – красные, желтые и оранжевые. В коробке карандаши лежали по цветам – синие рядышком с голубыми, красные – с оранжевыми. Тогда Кулёма переложила карандаши так, чтобы холодные и теплые лежали вперемешку. Пусть холодные под бочком у тёплых погреются, заодно и тем, кому жарко – поостынут.

      А фломастеры! Ну, забыла как-то Кулёма надеть на фломастер колпачок. В принципе, колпачок сам виноват – оказался слишком любопытным и закатился под кровать пообщаться с потерянным тапком. А фломастер без колпачка просто заболел, стонет: «Я выдыхаюсь, я выдыхаюсь!». Пришлось Кулёме поискать беглеца. После этого случая Кулёма каждый вечер выстраивала фломастеры в ряд и делала перекличку – все ли фломастеры ложатся спать со своими колпачками? Понимаете, как много у Кулёмы забот?

      Самой хитрой была одежда. Она всё время мялась! Вернее, это только сначала Кулёме казалась, что она хитрая. А оказалось, что одежда мялась хоть и нарочно, но не из вредности. Просто она хотела, чтобы её погладили. Ну не хватало ей тепла и ласки! Кулёме было так жалко одежду, что она потихоньку от мамы залезала в её шкаф и тщательно мяла её платья и кофточки. «У нас что, домовой завёлся?» – удивлялась мама и начинала гладить платья и кофточки на радость Кулёме.

      Вещи время от времени ломались. Иногда случайно, иногда от плохого обращения, иногда от старости. Но Кулёме казалось, что чаще всего они прикидываются, – ну, чтобы на них обратили внимание. Например, старый деревянный стул с гнутой спинкой. Кулёма любила на нём раскачиваться. А папа ругал её: «Перестань, это тебе не кресло-качалка! Сломаешь или упадёшь!» И стул скрипел ещё сильней, чувствуя папину моральную поддержку. И нарочно поскорей ломался. Тогда папа брался его ремонтировать, и стул довольно ухмылялся, корча Кулёме рожи из-за папиной спины. Но однажды мама сказала, что этот стул – уже не стул, а рухлядь, и что его пора выбросить и купить новый. Видели бы вы, как стул перепугался! Стоял себе, тише воды и ниже травы. И сколько бы Кулёма на нём ни раскачивалась – исправно работал как кресло-качалка и даже ни разу не скрипнул.

      А подушки?! Кулёма пришла к выводу, – что все подушки немножко сумасшедшие. Ещё бы! Они всё время подсматривают у людей их сны. Как тут не сойти с ума! Вот и приходилось Кулёме сидеть и слушать рассказы подушек. Тогда они успокаивались и больше не грозились порвать себя в пух и прах. Им и надо всего-то – чтоб их выслушали. Так немного! Но кто, кроме Кулёмы, мог бы это сделать?

      Самая морока была с часами. Они висели на стене в детской. Большие, ярко-оранжевые с белыми стрелками. Вот эти стрелки и не давали Кулёме покоя. Их было три. Коротенькая и толстенькая – часы показывает. Эта часовая стрелка самая ленивая – еле-еле передвигается. Самая тощая и шустрая секунды отсчитывает и бегает по циферблату, как угорелая. Как только у неё голова не кружится?! У Кулёмы вот кружится, когда она на секундную стрелку долго смотрит. А минутная стрелка, длинная и стройная, – самая нервная. Её все раздражают. Секундную стрелку она обзывает холериком или холерой – когда как. И всё время учит её жизни. «Поспешишь, – говорит, – людей насмешишь!» А на часовую стрелку шипит: «Как же ты меня бесишь, флегма недоразвитая!». Кулеме не все эти слова понятны, и иногда она так устаёт слушать их бесконечные ссоры! Тогда она встаёт на стул, дотягивается до часов и вынимает из них батарейки. Папе приходится новые батарейки вставлять и соглашаться с мамой – может, и вправду, в доме завёлся домовой, который питается батарейками? «Ну конечно, батарейки ведь очень питательные, раз на них всё работает!» – совсем не удивляется мама. А папа удивляется: «Железная