Родословная до седьмого полена. Дарья Донцова

хочу червивую сливу, – встрепенулась Маша, – фрукты с паразитами отнюдь не любимый мною гастрономический изыск.

      – Микроглобато – тефтельки из рисовой муки и грибов, – объяснил Женя и поднял крышку, – к ним чернослив, тушенный в сливочном масле.

      – Ух ты! – пришел в восторг Юра. – Те, кто до вас в Ложкине работал, умели только картошку варить.

      – Причем до полуготовности, – пробурчал Дегтярев и взял вилку, – снаружи она разваливалась, а внутри походила на бильярдный шар по вкусу.

      – Ты грыз шары? – засмеялась Маша. – Теперь понятно, куда они подевались со стола, включая кии.

      Полковник нацелился на кусок кролика, но Женя взял блюдо, обошел стол и положил Дегтяреву выбранную им ножку, потом подошел к Маше с вопросом:

      – Какую часть лапена желаете?

      Спустя пять минут в столовой воцарилась полная тишина, прерываемая лишь чавканьем домочадцев. Потом я воскликнула:

      – Вы гениально готовите!

      – Благодарю за чрезмерно положительную оценку моих скромных стараний, – потупился Коробко, – и прошу прощения за простое блюдо к ужину, для создания настоящего изыска мне не хватило времени.

      – Восхитительно! – протянул Дегтярев.

      – Невероятно, – подхватила Манюня.

      – Зачетно, – заметил Юра.

      Женя метнулся на кухню со словами:

      – Теперь пирог «Мария Антуанетта».

      – Он в меня точно не влезет, – вздохнула Маша.

      – Заварной крем, малина, меренги и шоколад, – пропел Коробко, водружая в центре стола подставку с тортом.

      – Фарфорина на ножке в виде ангелочка тоже из дальних кладовок? – поинтересовалась Манюня.

      – Нет, из средних, – совершенно серьезно ответил Коробко, – я нашел там прелестные скатерти с ручной вышивкой. Если Дарья разрешит, постелю их завтра.

      Я опешила. Скатерти с ручной вышивкой? Средние кладовки? Где это все Евгений обнаружил? Совершенно не помню, когда приобретала эти вещи. Хотя, наверное, нам их дарили на дни рождения или Новый год. До сих пор никто из домработниц не использовал эту красоту.

      – Мусик, – простонала Маша, орудуя ложкой, – такие меренги я даже в Париже не ела. И в Милане их хуже делают. Где Женя?

      – Куда-то делся, – ответила я.

      – Мы его оставляем, – отрезал Дегтярев, – хочу лапена вкушать каждый день. И торт. И червивые сливы.

      – Червленые, – поправила я, – это слово давно устарело, оно означает: красный, багряный. Сливу, похоже, в духовке приготовили.

      Через полчаса я поднялась в свою комнату и снова лишилась дара речи. Кровать была разобрана, и я не узнала постельное белье. Оно оказалось нежно-бежевым с золотистой каймой. На одном «ушке» наволочки был вышит вензель «ДВ». Одеяло походило на облако, подушки взбили, на тумбочке лежал новый детектив Смоляковой, стояли очаровательная чашка, разрисованная зайками, и матерчатая грелка в виде кошки. Я подняла ее, под ней был маленький чайничек. Женя заварил мне напиток из мелиссы, ромашки и еще чего-то такого, что французы называют