Грибной царь. Юрий Поляков

разговор значкастый. – Вы сказали представителю 3-го «А» класса, что соседи запрещают вывозить инвалидную мотоколяску на металлолом. Не так ли?

      – Я не говорил… – растерялся победитель соревнования, почувствовав в этом странном обращении на «вы» страшную опасность.

      – Может быть, вам устроить очную ставку с Равилем?

      – Не врать! – грозно проговорил директор, тяжело дыша. – Говорил или нет?

      – Говорил… – кивнул Миша, знавший, что такое «очная ставка», по фильмам об угрозыске.

      – Зачем?

      Маленький и жалкий, Свирельников молчал и, глядя в пол, от безысходности просверливал пальцем дырку в кармане.

      – А я скажу зачем! – с каким-то глумливым сочувствием покачал головой значкастый. – Чтобы присвоить себе то, что принадлежит другим. Разве ты нашел эту «инвалидку»?

      Миша промолчал и лишь чуть заметно помотал головой: в этом внезапном переходе на «ты» сквозила еще большая угроза.

      – Правильно! Первым нашел ее мой сын… Точнее сказать, первым догадался сдать в металлолом. Мы живем напротив. – Он объяснительно повернулся к директору, продолжавшему шагать из угла в угол. – Я специально опросил соседей – и никто не возражал. А ты, мальчик, сподличал! Ведь сподличал?

      – Отвечай, когда тебя спрашивает депутат районного совета! – гаркнул директор. – Ты нашел первым?

      – Нет, не я… – еле слышно промолвил Миша.

      – Громче!

      – Не я… – повторил он срывающимся голосом.

      – А ты знаешь, мальчик, как это называется? – ласково спросил значкастый.

      – Не знаю…

      – Я тебе скажу: это называется подлый антиобщественный поступок! – торжественно объявил депутат. – А еще ты втянул в это преступление своего отца. Отца тоже надо бы вызвать! – Он повернулся к директору.

      – Вызовем! – решительно пообещал Константин Федорович.

      – Я для класса… – начал оправдываться Свирельников и заплакал. – Не надо отца… Он думал, она ничейная…

      – Ну вот, и папу ты обманул! – всплеснул руками депутат. – А ведь ты лгун!

      – Позор! – багровея лицом, зарокотал директор. – Стыд, Свирельников, и позор! Класс ты опозорил и подвел. А ты знаешь, что и без твоей «инвалидки» из младших классов вы больше всех собрали? Знаешь?

      – Не-ет…

      – Так вот знай! Но из-за твоего поступка на Бородинское поле поедет теперь 3-й «А». Иди! Постой! Телефон дома есть?

      – Есть… – не посмел соврать Миша.

      – Диктуй!

      – Б-6-84-69…

      Константин Федорович, скрипя самопиской, быстро чиркнул номер на листочке, а значкастый удовлетворенно кивнул.

      На следующий день Свирельникова прорабатывали в классе. То, что его клеймили за антиобщественный поступок девчонки, еще недавно им восхищавшиеся, полбеды: эти всегда готовы шумно разочароваться во вчерашнем герое. Но потом к доске стали выходить друзья и, медленно подбирая какие-то чужие, газетные слова, обвинять его «в индивидуализме». А когда обличать вызвался лучший друг Петька