Пока ненависть не разлучила нас. Тьерри Коэн

некошерное мясо. Есть его такой же грех, как есть свинину.

      – Но… Папа никогда меня не ругал за это.

      – Конечно, я понимаю. Но вы евреи, и вам нужно жить так, как живут евреи.

      Замечание меня поразило. Словно волшебное заклинание, оно сразу заставило меня по-другому посмотреть на привычное.

      – Да… Конечно… Но мы чувствуем себя евреями. И живем, как евреи.

      Если я и пытался оправдаться, то без большой убежденности. Просто пытался обозначить свою принадлежность, которая от меня ускользала.

      Мой ответ его удивил.

      – Знаешь, чувствовать себя евреем и жить вне религии это… все равно что считать себя футболистом и никогда не играть в футбол. Понимаешь, что я хочу сказать? Чувствовать себя евреем можно, только постоянно совершая то, что требуется. Быть евреем – значит верить в Бога.

      – Я верю в Бога. И мои родители тоже верят.

      – Конечно. Но верить в Бога означает еще и почитать Тору. Я как-то видел твоих родителей на рынке. Они покупали кучу запрещенных вещей и собирались праздновать Рождество. Евреи не празднуют Рождество. Евреи такого не едят.

      Я остался крайне недовольным нашим последним Рождеством. Бродил вокруг накрытого стола и возмущался родителями и гостями, а они радостно наслаждались запретной пищей. Устроили, так сказать, «день открытых дверей» для всего запрещенного, марафон по нарушению религиозных запретов. Без всякой к тому же кулинарной и гастрономической логики. Все в одну кучу: устрицы, креветки, улитки, паштет из гусиной печенки. Все встречалось радостными возгласами. Отказались только от свинины. Вот уж не знаю, по какой причине она подверглась остракизму. Пиршество Гаргантюа и Пантагрюэля с вином и шампанским, а рядом дети, которые смотрят с опаской, как их родители поедают эти странные блюда. А родители, чтобы подавить робкие попытки возмущения старших детей, разрешают им есть сколько угодно чипсов, арахиса, жареной картошки с майонезом и сладостей. На следующий день недозволенные празднества продолжаются: мы получаем подарки, как положено послушным маленьким французам.

      – Папа вряд ли согласится, – говорю я Джеки.

      – А мой папа говорит, что все евреи хотят жить как евреи, надо им только указать путь. – Он ненадолго умолкает и добавляет: – В Торе говорится, что дети приводят родителей на путь религии.

      Я стою напротив папы и начинаю сомневаться в справедливости утверждения Торы.

      – Спасибо за уточнение, сынок, – говорит мне папа. – А что ты еще от меня потребуешь? Скоро захочешь, чтобы я носил кипу? Отпустил бороду? Одевался в черное?

      Я понимаю, что не должен поддаваться на провокацию. Отец раздражен и надеется в маминых глазах прочесть достойный ответ. Мама опускает ресницы, словно советуя ему взять себя в руки и ничего не говорить. Святая женщина! Она знает, что под горячую руку сказано будет слишком много!

      Папа встает и выходит из комнаты, с трудом сдерживая гнев.

      А на следующий день, вернувшись из школы, я продолжаю разговор с мамой.

      – Тебе кажется, что я требую чего-то ненормального? – спрашиваю я.

      – Почему? Это естественно.