У ангела болели зубы…. Алексей Николаевич Котов

Для того чтобы придумать лишнее, нужны силы. А у меня их сейчас нет…

      Ольга Евгеньевна посмотрела на Леночку и выразительно покрутила пальцем у виска.

      – Возможно и это, – легко согласился режиссер. – Иногда в искусстве дежавю и есть самое главное. Но подумайте сами, если у меня сейчас нет сил, чтобы придумать лишнее, значит, я придумаю только самое главное?

      – У меня тоже сил нет выслушивать всякий бред про придуманное искусство, – сказала Ольга Евгеньевна.

      Леночке вдруг надоело улыбаться.

      – Вы раньше жили в «215-ом»? – участливо спросила она.

      Кинорежиссер ничего не ответил. Он все так же изучал собственную руку, словно впервые видел ее.

      Леночку кольнула жалость к толстяку. Она подумала о постояльце из «215-го».

      «Нет, я не пойду туда!..» – решила Леночка.

      «Ты жестокая, – тут же одернул девушку немного странный, но хорошо поставленный, внутренний голос. – А может быть, ты даже бесчеловечная!»

      11.

      «… Черт Конфеткин забился в самый дальний угол темной, как могила камеры. Потолочный свод был настолько низким, что когда Конфеткина бросили в камеру, он задел его рукой.

      «Жаль, что тут нар нет, – подумал черт после того, как ощупал все вокруг. – Хотя, зачем они тут?»

      Он сел поудобнее на полу и захрюкал от наслаждения, едва ли не раздирая когтями окровавленное колено.

      Из-за двери, откуда-то издалека, донесся человеческий вопль.

      «Работают, – усмехнувшись, подумал Конфеткин. – Ну, их всех!.. Идиоты какие-то…»

      Сильно пахло плесенью и еще чем-то застойным и неприятным. С потолка капало, и на больное колено попадали холодные брызги.

      Черт не знал, что такое сон, но иногда любил побыть в состоянии забытья. Конфеткин оставил больное колено в покое и лег спиной на холодный, как лед пол. Возбуждение уходило медленно и прерывалось то желанием снова почесать колено, то болью в сломанном роге, а то и просто какой-либо насмешливой мыслью.

      «Дураки, да?.. – по телу черта мелкой рябью и волна за волной, проходила дрожь смеха. – Впрочем, разве это главное?.. Разве и я в дураках не был? Но надоело, понимаешь, надоело все!..»

      Очередной приступ смеха оказался нестерпимым и Конфеткин захохотал.

      «… А им не надоело! Вот идиоты, а?! Двести лет как креститься разучились, а в чертей верят. Ох, бли-и-ин, и борцы с рогатым меньшинством!..»

      За дверью по коридору шел человек и бил в барабан.

      – У-у-ужин!.. – громко тянул он. – У-у-ужин!

      «Мне не дадут, – подумал Конфеткин. – Я же черт, все-таки…»

      12.

      – Ну-ну, вы подеритесь еще!.. – строго оборвала горячий спор тетя Поля.

      – Да я вообще не понимаю, о чем мы тут говорим, – Ольга Евгеньевна перевела возмущенный взгляд с гостя на уборщицу. Взгляд директрисы тут же смягчился. – Это бред какой-то!..

      Шум стих. Но пауза получилась очень короткой.

      Кинорежиссер затравленно всхлипнул и сказал:

      – Вы нее имеете права!

      – Какого