Звёздная метка. Александр Кердан

тут можно сказать? Всё это следствие идей наших доморощенных либералов. Ты же понимаешь, вся эта свобода слова, заигрывание с Западом ни к чему иному привести просто не могли… – внутренне ещё не вовсе успокоившись, с расстановкой произнёс он, опять же поймав себя на том, что старается говорить так громко, чтобы неприятная девица его услышала.

      – Судишь здраво, князь, как и пристало настоящему патриоту… Я с тобой полностью согласен. Однако думаю, что беда нашего отечества ещё и в том, что рыба гниёт с головы… – Евгений понизил голос. – Посмотри, как упомянутые либералы вьются вокруг великого князя Константина Николаевича, прости меня Создатель, точно мухи вокруг тарелки с мёдом… И подумать только – его высочество, председатель Государственного Совета, родной брат венценосного Государя им потакает… Я тебе ещё больше скажу, как он, будучи наместником царства Польского, заигрывал с поляками! Этими вечными врагами престола российского… Оттого, поверь мне, князь, там стрельба и началась… Думаю, что и к пресловутому Каракозову польский след тянется… – ещё более приглушил голос Евгений и тут же, забывшись, воскликнул: – Но народ-то наш каков! Каков наш люд православный, а! Скажи, разве не молодчина этот шляпочник Комиссаров! Он самый что ни на есть национальный герой!

      Панчулидзев едва заметно улыбнулся восторгам приятеля.

      Евгений продолжал:

      – Послушай, князь, анекдот по случаю. Нынче наши хваты уже сочинили. Встречаются два немца из Немецкой слободы: «Вы слышали, Ганс, в русского царя стреляли?». – «Да, Курт, слышал. А не знаете ли, кто стрелял?» – «Говорят, русский дворянин». – «А спас кто?» – «Говорят, русский крестьянин». – «Чем же его наградили за это?» – «Сделали дворянином»…

      – Прошу вас, тише, господа! Прошу садиться! – призвал к порядку хозяин дома.

      Гости расселись. Шум постепенно утих, и старший Краевский со значением произнёс:

      – Слово имеет его превосходительство Фёдор Иванович Тютчев! – и первым с воодушевлением ударил в ладоши.

      Действительный статский советник и камергер, председатель комитета цензуры иностранной литературы и член совета Главного комитета по делам печати Тютчев, сухопарый, с изнемогающим, скорбным лицом и седыми всклокоченными волосами, порывисто вышел вперёд и сдержанно, не меняя выраженья лица, попенял Краевскому:

      – Полноте, Андрей Александрович! Не будем чиниться… Какие могут быть «превосходительства» среди столь почтенной и образованной публики? Вот если бы всеблаженной памяти Александр Сергеич Пушкин был здесь… К нему стоило бы так обратиться… – и безо всякого перехода сухим, отрывистым голосом начал читать стихи по случаю:

      Так! Он спасён! Иначе быть не может!

      И чувство радости по Руси разлилось…

      Но посреди молитв, средь благодарных слёз

      Мысль неотступная невольно сердце гложет:

      Всё этим выстрелом, всё в нас оскорблено,

      И оскорблению как будто нет исхода:

      Легло, увы, легло… –

      тут