Выползина. Портал 55. Дневники 90-х. Роман. Сергей Е. Динов

приятно удивились его громкому баритону. Впервые, со времени отправления поезда, разглядели в тщедушном, худосочном пассажире не юношу, но – мужчину. Федор задвинул дверь в купе, решительно вытеснив тощей грудью мощный бюст толстой дамы в коридор.

      – Всем – отбой!

      Только женщины умеют вести столь содержательные беседы до бесконечности, пока не вцепились бы друг другу в волосы.

      – Только без базара, девушка! Хочу одного и один – спать, спать и спать, – предупредил Федор пыхтящую от злобы, раскрасневшуюся брюнетку и улегся в чужую развороченную постель.

      – Быстро же ты, согласился, мент! – подогревала сама себя до кипения попутчица.

      – Послушай, детка, ты можешь булькать от ярости сколько угодно, только молча! Молча, я прошу! Но если зла на весь мир, – выйди в тамбур и остудись! А лучше – выстави головку в окошко, проветрись. Пожелай дяде спокойной ночи. Можешь звать меня Ферапонт, – пошутил Федор.

      – Ферапонт?! – принужденно захохотала брюнетка. – Ок! Ферапонт – мусор из деревни! Лимитчик! Я так и поняла!

      Если бы Федор вспылил, заорал, принялся бы объяснять, что, дорогие его родители – беспросветные старики-романтики, пожизненные учителя начальной школы, назвали сына Федором, конечно же, в честь писателя Достоевского, – ругаться бы им пришлось до прибытия поезда в Петербург. Федор благоразумно подавил в себе вспышку гнева, спокойно раскрыл походную сумку, достал бутерброды с высохшим, грустным сыром в слезах. За всеми этими дорожными знакомствами, руганью и недоразумениями он зверски проголодался и не смог бы дожить до утра из-за дикого урчания в желудке.

      – Успокойся, детка. Хочешь перекусить?

      – Хочу!.. хочу перекусить кому-нибудь горло! – продолжала сочиться ядовитой злобой брюнетка.

      – Эк тебя корежит? Сирота, что ли?

      Ожидая очередного выброса энергии, Федор приподнялся, чтобы сходить за чаем, но брюнетка вдруг жалобно всхлипнула и отвернулась к окну, где проносились кометами, будто в подземном тоннеле метрополитена, холодные ночные станционные огни.

      – Выскажись, дочь моя. Облегчи пред звездами свою грешную мятущуюся душу. Но без меня. Схожу за чаем…

      – Священник Фера нашелся, с понтом! – буркнула брюнетка, в прочем уже вполне дружелюбно. Она поджала острые коленки к подбородку. Ступни ее ножек оказались изящными, с маленькими пальчиками с розовым педикюром. Глазки на кукольном личике – большие, черные, в обрамлении огромных ресниц, очень привлекательные томной своей глубиной, с дерзким взглядом сильно обиженной, но умеющей постоять за себя жрицы свободной любви. Брови черные – вразлет. И справа, в уголочке рта – крохотная родинка – «мушка». Как помнилось Федору по рассказам матушки, подобные «мушки» дамы «высшего света» в пушкинские времена навешивали специально, чтобы казаться более соблазнительными.

      Федор вышел из купе за чаем.

      В коридоре приглушили до туманной желтизны свет. Проносящиеся за окнами огни,