Ричард Длинные Руки – виконт. Гай Юлий Орловский

я видел, как вместе с конем замедлил бег, оба начали бледнеть, а затем расплылись в утреннем воздухе, словно клочья тумана.

      Сэр Смит с уважением взглянул на Кадфаэля.

      – А монашек, оказывается, что-то может.

      Кадфаэль бледно улыбнулся.

      – Да и собачка кое-что чует…

      Он пробормотал еще что-то, осенил крестным знамением дорогу. Лицо оставалось очень серьезным, брови сдвинулись, над переносицей возникла глубокая вертикальная складка, что, как известно, признак врожденного порока печени.

      Храм приближался, дорога утоптанная, хотя не настолько, как я ожидал, что и понятно: Каталаунская Дева защищает эти земли так давно, что народ эту защиту принимает как само собой разумеющееся, за что не нужно даже говорить спасибо. Правда, возле входа трепещут по ветру штандарты святой церкви, я не силен в распознавании знаков отличий, это сэр Смит, опередив брата Кадфаэля, сообщил, что храм почтит сам архиепископ.

      – Он вчера был, – поправил брат Кадфаэль. – А штандарты оставил в знак того, что еще придет поклониться перед отъездом. Дело в том, что архиепископ Кентерберийский хочет воспользоваться турниром, чтобы укрепить влияние святой церкви! Мы не должны смиряться с тем, что в одном городе и церковь, и языческие капища! А то и вовсе храмы.

      Я смолчал, ибо если судить по речам брата Кадфаэля, то Юг по каким-то причинам блюдет установившееся равновесие, это церковь начинает раздувать пламя нового крестового похода. С другой стороны, может, там замечено оружие массового поражения в руках нестабильных режимов, или же там угнетаются христиане? Или, что важнее того, обнаружены несметные запасы нефти?

      На обширной площади перед храмом Каталаунской Девы собирается толпа, пока еще редкая, из отдельно стоящих кучек зевак. До полудня далеко, потом здесь будет толчея, ребра затрещат.

      На ступенях храма глубокая тень, сердце мое тревожно дернулось, тень намного объемнее и глубже, чем должна быть. Сэр Смит первым взбежал ко входу, очень живой и реальный, оглянулся, оптимистический, как кот в сапогах, подмигнул и толкнул двери.

      Открылся просторный зал, абсолютно пустой, и только из противоположной стены наполовину выступает женская фигура в старинном одеянии, что умело скрывает фигуру и в то же время неуловимо выдает женственность, девичью свежесть целомудренного тела. В те времена, похоже, распущенные волосы считались распутством, потому платок закрывает лоб по самые брови, как хиджаб у мусульманок, что лишь подчеркивает овал лица с его изумительно правильными пропорциями. Правильными в том значении, что я смотрел на эту женщину, не сказать, что красивую, но – прекрасную, и мои губы сами прошептали:

      – Она… она… божественна!

      – Симон Волхв, – ответил Кадфаэль тоже шепотом, – видел ее…

      – Являлась ему? – спросил Смит понимающе.

      – Нет, ровесник… Если не старше.

      Оба смотрели с благоговением, приблизились тихохонько, медленно, опасаясь неосторожным словом или жестом нарушить торжественную тишину. Брат Кадфаэль опустился